К.И. Чуковский с дочкой Мурой (слева) и внучкой Татой. 1927 г.

Интервью с внучкой К.И. Чуковского

Наталья Николаевна Костюкова – д.м.н., заслуженный деятель науки РФ, один из ведущих специалистов в области медицинской микробиологии и эпидемиологии, профессор Национального исследовательского центра эпидемиологии и микробиологии имени Н.Ф. Гамалеи Минздрава России.

Наталья Николаевна Костюкова не любит, когда оказывается, что интерес к ней вызван только тем, что она является внучкой Корнея Чуковского. Она считает, что человек должен быть интересен сам по себе, а не прятаться за спины предков. Но в данном случае оба фактора в наличии. Выросшая в удивительной семье, Наталья Николаевна состоялась и как специалист, и как яркая, незаурядная личность.

Любопытно, что в день ее рождения, 6 июля 1925 года, Корней Чуковский записал в дневнике: «…у меня родилась внучка. <...> Как это странно: внучка. Значит, я уже не ребенок, у которого все впереди, каким ощущал себя всегда». Хотя, пожалуй, он оставался ребенком еще долгие годы: и когда создавал свои бессмертные произведения для детей, и когда водил хороводы вокруг костра в Переделкино. И при этом был выдающимся литературным критиком и публицистом, блестящим переводчиком и редактором, автором монографий о Некрасове, Чехове и других «серьезных» книг.

Мне кажется, в Наталье Николаевне эти качества тоже удачно сочетаются: искренность, чувство юмора, ответственность и преданность делу.

***

– Наталья Николаевна, мы с вами долго не могли встретиться, потому что вы писали какую-то статью. Какую и о чем?

– Мне пришлось заняться почти одновременно двумя статьями. Одна (она уже напечатана) – про современные пневмококковые вакцины. Другая – о неожиданном подарке природы эпидемиологам и венерологам. Дело в том, что до сих пор не удается создать вакцину против такого неприятного заболевания, как гонорея. Между тем ее возбудитель довольно быстро приобретает устойчивость к основным антибиотикам, и лечить заболевших скоро будет нечем. Наилучшим способом борьбы с этим заболеванием является предохранение от него путем вакцинации. А вакцины нет. Но за последние 30 лет накопились наблюдения, что один из вариантов вакцины против менингококка – бактерии, родственной гонококку, но вызывающей менингит, защищает от гонореи в последующие годы от одной трети до половины привитых! Этому феномену, вселяющему надежду на иммунопрофилактику гонореи, и посвящена новая статья.

– В вашей квартире увидела внушительное издание многотомного руководства для врачей «Медицинская микробиология». Знаю, что вы имеете к его созданию непосредственное отношение. Какова целевая аудитория этого издания и как долго шла над ним работа, кто принимал в ней участие?

– «Руководство по медицинской микробиологии» в 4 томах было издано в 2008–2014 годах под руководством и при участии А.С. Лабинской. Я была соредактором и автором ряда глав во 2-м и 3-м томах, посвященных частной микробиологии.

Издание предназначено для врачей и рекомендовано для системы послевузовского профессионального образования. Организатором и главным редактором всей этой огромной работы была Ариадна Семеновна Лабинская – врач-бактериолог, кандидат медицинских наук. А участвовали в редактировании, кроме меня, и писали главы преимущественно профессора – уникальные специалисты по тем или иным видам возбудителей (не только бактериям, но грибам и простейшим). Руководство актуально по сей день, так как в нем излагаются основные и классические методы этиологической диагностики бактериальных инфекций, в том числе связанных с оказанием медицинской помощи, а также интерпретация получаемых результатов.

– Видела у вас на стене забавную картинку – «Костюкоккала». В связи с чем она появилась?

– Именно этому руководству и посвящена карикатурная картинка сотрудника института Генриха Филипповича Долгова, к сожалению, уже ушедшего. Она хранится в музее института, у меня копия. На ней своеобразно интерпретирован шарж Ю.И. Аненкова про Мойдодыра: изображен Корней Иванович, держащий в руках свой альманах «Чукоккалу» и указывающий на Грязнулю, но с боку от Корнея Ивановича пристроилась какая-то тетя в белом халате с микроскопом – это я, Грязнуля стоит на фоне книги «Медицинская микробиология», а слово «Чукоккала» заменено словом «Костюкоккала».

– Преемственность поколений налицо! Писательский талант, чуткость к слову унаследовали от Корнея Ивановича и ваш отец, и ваша тетя Лидия, авторы замечательных произведений. Ваша мама – Марина Чуковская тоже была литератором – переводчицей, автором воспоминаний. Вам никогда не хотелось продолжить эту линию?

– Писательство, присущее нашей семье, никогда меня не привлекало. Я видела изнанку этой тяжелой неблагодарной работы. Хотя, признаюсь, оставлю после себя кое-какие воспоминания и заметки, но отнюдь не для печати, а для семьи.

С детства я хотела заниматься растениями, ходила в ботанические кружки. А во время войны поняла, что наиболее важная сфера деятельности для любителя биологии – медицина. Этому еще способствовала и прочитанная мною книга о жизни и работе врача Арчибальда Кронина «Цитадель». Я окончила 10-й класс в 1942 году в эвакуации, получила «золотой» аттестат и поступила в Пермский медицинский институт.

– Выбор в военное время врачебной профессии понятен. Насколько тогда трудно было поступить в медицинский вуз?

– Оказалось, что мои пятерки не нужны, так как принимали без экзаменов! Врачей не хватало. Более того, когда я была на 2-м курсе, студентам дали рабочую карточку – 550 г хлеба! Заботились о будущих специалистах.

– Читала, что Корней Иванович одобрил ваш выбор и вы даже кандидатскую диссертацию печатали на подаренной им машинке. Чему была посвящена эта диссертация и насколько она определила ваш дальнейший путь в науке?

– С 1943 года, когда я уже училась в 1-м Московском мединституте, где были собраны преподаватели и студенты четырех медицинских вузов, по разным причинам не уехавшие в эвакуацию, увлеклась хирургией. На старших курсах (в 1946–1947 годах) ходила в кружок, руководимый замечательным хирургом и ученым, профессором И.С. Жоровым. Но к концу учебы стало ясно, что хирург из меня не получается: не хватает решительности и многого другого.

Прочитала в газете, что институт им. И.И. Мечникова объявил конкурс на поступление в аспирантуру, в том числе по микробиологии. Мне эта наука всегда нравилась, я решила попробовать в надежде сочетать ее с дорогой мне хирургией. На одно место подали заявления 2 человека; вступительные экзамены мы сдали одинаково, но Минздрав утвердил меня, имеющую диплом с отличием.

Мне дали тему по гнойной хирургии – «Микрофлора гематогенных остеомиелитов», которую я выполняла в хирургическом отделении городской больницы, где сделала себе маленькую лабораторию, таская все реактивы и питательные среды на себе из института. Работа непосредственно на клиническом материале была очень интересной, полезной, но и довольно трудной. Правда, диссертация моя прошла незаметно (хотя после защиты мне тут же в зале предложили работать ассистентом на одной из хирургических кафедр) – ведь в начале 50-х микробиологов занимали более распространенные тогда кишечные заболевания (брюшной тиф, дизентерия) и воздушно-капельные инфекции (дифтерия, скарлатина).

После аспирантуры работала ассистентом кафедры микробиологии Ивановского мединститута под руководством И.Г. Акимова, к сожалению, рано ушедшего. Благодаря ему я приобрела фундаментальные знания по микробиологии. А вернувшись в Москву в 1959 году, поступила во все тот же НИИВС им. И.И. Мечникова в отдел эпидемиологии, руководимый М.И. Хазановым. В конце 50-х годов этому институту было поручено заняться ликвидацией заболеваемости дифтерией в СССР. Проблема упиралась в охват прививками и во внедрение современной диагностики. Последним я и занялась, продолжив эту работу после скорого перехода в НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи, где работаю и сейчас.

– А чему была посвящена докторская диссертация?

– Дифтерийному бактерионосительству, с упором на бактериологическую диагностику и патогенные свойства возбудителя. Работу провела на клиническом материале с замечательными педиатрами-инфекционистами, профессорами М.Е. Сухаревой и К.В. Блюменталь, которым очень благодарна.

Надо сказать, что в послевоенное время, когда во всех странах дифтерия была уже сведена к минимуму, у нас она бушевала вовсю. По идее, все должны были прививаться, но никакого полного учета никто не вел; помню, я своих детей сама привела в поликлинику и умоляла привить их от дифтерии.

Именно тогда я присутствовала на заседании АМН при зарождении приказа «О ликвидации заболеваемости дифтерией в СССР», когда схлестнулись два мастодонта – академики АМН Лев Васильевич Громашевский и Павел Феликсович Здродовский. Первый настаивал на таком названии приказа, так как ликвидировать пока мы можем только заболеваемость, а носительство возбудителя остается (и до сих пор это так). Второй говорил, что нужно назвать «О ликвидации дифтерии», поскольку если мы всех привьем, то носительство прекратится и заболевание само собой сойдет на нет. И дифтерия в стране ликвидируется. Жизнь показала, что он ошибался. Был принят первый вариант, подчеркивающий значимость носительства и необходимость борьбы с ним.

Тем не менее общими усилиями в 70-е годы дифтерия в нашей стране, наконец, почти исчезла, но появилась новая напасть – менингококковая инфекция (МИ).

Еще работая с дифтерией, в 1962 году, по предложению руководителя лаборатории, замечательного эпидемиолога Л.А. Фаворовой, ученицы Л.В. Громашевского, я занялась менингококковой инфекцией. Это свело меня с молодым инфекционистом – доцентом В.И. Покровским, будущим президентом Академии медицинских наук. Мы с Валентином Ивановичем расшифровывали случаи гнойного менингита; я научилась выделять и выращивать менингококк – капризный, трудно культивируемый микроорганизм. В это время в государственной коллекции микроорганизмов не оказалось ни одной жизнеспособной культуры менингококка, пришлось выписывать из-за границы. Да и Минздрав не желал эту тему утверждать (дескать, заболеваемость и так низкая), она была поддержана только внутри института. Тем не менее мы исследовали на менингококк материал от пациентов, присылаемый нам Валентином Ивановичем. Надо сказать, что менингококк живет в основном в организме у здоровых людей – бактерионосителей, он главным образом существует за счет безвредного для человека носительства в носоглотке. Обследуя коллективы на дифтерийное носительство, мы параллельно изучали и менингококковое. Таким образом, под флагом популярной на тот момент борьбы с дифтерией одновременно обследовали и на менингококк. В начале и середине 60-х годов заболеваемость менингококковой инфекцией находилась в периоде спада. А в 1968 году в стране быстро начался подъем заболеваемости менингококковой инфекцией (как это предсказывали В.И. Покровский и Л.А. Фаворова), и мои «уменья» оказались весьма кстати. В дальнейшем в институте им. Н.Ф. Гамалеи я стала руководителем лаборатории эпидемиологии острых менингитов, занимаясь менингококком, пневмококком и другими бактериальными возбудителями этих заболеваний.

– Когда вы пришли в Научно-исследовательский центр эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи, то застали многих корифеев советской науки, таких выдающихся ученых, как Л.А. Зильбер, П.Ф. Здродовский, Х.Х. Планельес, В.Д. Тимаков и многих других, поэтому не понаслышке знаете историю микробиологии и эпидемиологии второй половины ХХ века. Что вы считаете главным достижением того времени и что важного, на ваш взгляд, уже произошло в веке нынешнем?

– Трудно в одной фразе определить «главное и важное», но попробую выделить основное. Это создание и изучение антибиотиков, учение о клеточном иммунитете, учение о биохимических свойствах и факторах патогенности бактерий и их генетической основе.

Последнее плавно перетекло в XXI век, и сейчас уже раскрыты основные молекулярные механизмы патогенного действия микроорганизмов. Впрочем, я уверена, что мои коллеги не будут удовлетворены такими ответами – в ХХ веке в медицинской микробиологии произошли кардинальные сдвиги во всех ее областях.

– В конце 70-х годов в зоне строительства БАМа вы со своими коллегами доказали необходимость массовой вакцинации детей от менингококковой инфекции, за что впоследствии были награждены медалью «За строительство Байкало-Амурской магистрали», что в среде медиков – большая редкость. Расскажите, пожалуйста, как удалось эту инфекцию победить.

– В это время нашему институту было поручено содействовать противоэпидемической работе в зоне строительства восточной части БАМа. В частности, для выявления «иммунологического фона» строителей и населения в этой зоне, были собраны сыворотки крови и проверены на наличие антител к основным массовым инфекционным заболеваниям.

С помощью разработанной нами серологической реакции среди строителей было выявлено значительное число лиц с антителами к менингококку эпидемической серогруппы А. Это свидетельствовало о широком распространении бактерионосительства возбудителя и предвещало вероятность возникновения эпидемических вспышек. На основании наших исследований директор НИИ им. Н.Ф. Гамалеи академик АМН СССР, профессор О.В. Бароян, пользуясь своим высоким международным авторитетом (он прежде был одним из директоров ВОЗ), добился покупки 50000 доз новой полисахаридной менингококковой вакцины серогрупп А и С, производимой тогда французской фирмой «Мерье». В нашей стране этой вакцины не было. В мире ее применяли только в «зоне менингита» в Субсахарской Африке и Финляндии, где тогда поднялась заболеваемость.

В 1977 году стали поступать сообщения о пока еще единичных случаях генерализованной формы менингококковой инфекции (ГФМИ) среди детей в поселках, расположенных в зоне строительства. Дети заражались от взрослых, переносящих инфекцию в форме здорового бактерионосительства.

Н.Н. Костюкова с другом и соратником В.И. Покровским, тогда – президентом РАМН, 2008 г.

Во время выездов в Амурскую область и Хабаровский край при поддержке сотрудников кафедр местных мединститутов мы проводили обучение и разъяснительную работу среди врачей и военных, вовлеченных в строительство, в частности, рассказывали о новой для того времени полисахаридной вакцине против менингококка серогрупп А и С. Результаты не заставили себя ждать. Летом 1977 года врачи из поселка строителей Зейской ГЭС (г. Зея Амурской области) сигнализировали об увеличении числа случаев ГФМИ среди детей. В ноябре 1977 года мы вылетели туда с вакциной (раньше не могли, так как ее необходимо было хранить и транспортировать при минусовых температурах).

В период с декабря 1977 года по февраль 1978 года около 90% детей района в возрасте от 1 года до 16 лет были охвачены прививками, и заболеваемость прекратилась. В соседних районах, где по разным причинам удалось привить не более 40% детей, случаев ГФМИ среди привитых не появлялось; среди непривитых возникали еще единичные заболевания. Независимо от зоны БАМа, в 70-е годы прошлого столетия в Тувинской АССР впервые стали появляться случаи ГФМИ (занесенные туда из густонаселенных районов благодаря развитию коммуникаций), и к 1978 году заболеваемостью была охвачена вся республика. В пяти районах, где заболеваемость находилась лишь в самом начале подъема, удалось привить 67% (около 25000) детей в возрасте от 1 года до 14 лет, что привело к резкому снижению заболеваемости – индекс эффективности вакцинации составил 88%. К сожалению, тогдашняя полисахаридная вакцина, во-первых, была неэффективна у детей в возрасте до 1 года, во-вторых, формировала лишь кратковременный иммунитет, без иммунологической памяти. Поэтому через 3 года подъем заболеваемости ГФМИ в республике возобновился, но туда уже выезжали сотрудники Московского НИИ эпидемиологии им. Г.Н. Габричевского, так как им удалось создать отечественную полисахаридную менингококковую вакцину. В настоящее время полисахаридные вакцины (менингококковые, пневмококковые и т. п.) конъюгируют с белками, что делает их полноценными иммуногенными препаратами, обеспечивающими длительный иммунитет уже с первых месяцев жизни ребенка.

– Эффективность вакцинации давно доказана. Как вы считаете, на чем зиждется убежденность антипрививочников и почему она быстрее находит отклик у населения, чем призывы обезопасить себя прививками?

– В последние 20 лет, будучи по возрасту уже не в состоянии работать с заразным материалом, занимаюсь научно-методической работой, используя и свой личный опыт. В частности, мною опубликован ряд научных обзоров по эффективности современных вакцин против бактериальных инфекций (менингококковой, дифтерийной, пневмококковой). Углубление в проблему вакцин подтвердило мои представления о безусловной необходимости существующей вакцинации. Поэтому имею свое мнение об антипрививочниках. Их суждения основаны на непонятных мне, возможно, амбициозных эмоциях и отсутствии объективных знаний по этой проблеме.

Директор Научно-исследовательского института вакцин и сывороток им. И.И. Мечникова, член-корреспондент РАН О.А. Свитич, академик РАН, главный внештатный эпидемиолог Минздрава России Н.И. Брико и Н.Н. Костюкова (слева направо), 2022 г.

Особенно опасны «полузнайки» (которые, как известно, страшнее полных невежд) в области иммунопрофилактики. На фоне недостаточной осведомленности значительной части нашего населения в области охраны здоровья и из-за обычного человеческого страха перед любым парентеральным вмешательством (уколами) подобное учение находит последователей. А имеющееся ничтожное количество тяжелых осложнений, так или иначе связанных с прививками, к сожалению, используется как весомый аргумент.

Бороться с этим можно только с помощью дальнейшего усовершенствования иммунопрофилактики и параллельно – путем правильно поставленного санитарного просвещения.

Удивительно, что никто не помнит, как в 90-е годы, когда «все стало можно», именно движение антипрививочников привело к массовым отказам от вакцинации против дифтерии, что закончилось серьезным всплеском заболеваемости.

– Наталья Николаевна, рождение в такой известной семье – большое счастье, но и большая ответственность. Вас никогда не тяготила девичья фамилия?

– Она мне очень мешала. Люди мещанского, обывательского толка (а таких у нас еще немало) почему-то считали, что, во-первых, я очень богата (дед-богач помогает), во-вторых, что у меня везде блат (опять же, благодаря деду). Особенно мне мешала моя фамилия в годы войны, когда я была совсем молодой. Корней Иванович перед войной перебрался из Ленинграда в Москву, в небольшую квартирку из трех комнат, одна из которых была его рабочим кабинетом. Семья моего папы, то есть моя, оставалась в Ленинграде, откуда мы с мамой и братом стремительно выехали в эвакуацию в июле 1941 года (папа уже был на фронте, выходил в это время из окружения в Эстонии), а в первую же бомбежку Ленинграда (8 сентября 1941 года) наш дом был разрушен.

Помыкавшись в эвакуации, мы весной 1943 года перебрались в Москву, к деду, жившему с бабушкой и внуком (сыном погибшего к тому времени другого сына, Бориса), а вскоре там поселились и моя тетя с дочкой. Однако в мединституте в общежитии мне отказали: «У них квартира на улице Горького!» И пришлось снимать углы в комнатах у жильцов коммунальных квартир за счет скромных сумм, присылаемых отцом-фронтовиком, лишая себя необходимого (имущество-то погибло в Ленинграде).

Ко всем материальным проблемам прибавилась еще одна: в начале 1944 года Корнея Ивановича перестали печатать, как буржуазного писателя.

– Читая дневники Корнея Чуковского, понимаешь, каким он был невероятным тружеником. Известно, что уже начиная с 20-х мракобесы (другого слова не подберу) от литературы запрещали «Муху-Цокотуху» из-за слова «именины», самые чудесные и любимые наши сказки из-за «сбивающего детей с толку антропоморфизма» и «политической вредности», Некрасова – из-за «неправильной трактовки» образа поэта и т. п. Поэтому поражаешься, какой силой духа и какой настойчивостью надо обладать, чтобы продолжать работать, причем по многу раз переделывая одну и ту же фразу. Говорят, воспитывают примером. Передалось ли это свойство детям и внукам?

– Работа была для Корнея Ивановича делом всей жизни. При этом никакие излишества его не интересовали. Он вел скромный образ жизни и совершенно не баловал нас, внуков, а приучал к постоянному обязательному труду, все время придумывал нам какие-то полезные занятия. А когда, наконец, появились сбережения, построил в Переделкине не собственную дачу-дворец, а библиотеку, заполнил ее детскими книгами и подарил государству.

Н.Н. Костюкова с пятью из семи внуков

– Знаю, что одно из изданий чудесной книги «От двух до пяти» (само название уже стало нарицательным) Корней Иванович посвятил вашей дочке Маше…

– Да, в период создания книги и ее последующих постоянных переизданий он просил меня присылать ему забавные выражения моей дочки (а потом и сынишек). Многое он включал в текст.

В 1955 году он посвятил это издание Маше, а позднее, когда правнуков стало 7, в посвящении упомянуты все поименно. Книга подарена им, «а также их внукам и правнукам, которые будут жить и работать в завтрашнем двадцать первом столетии».

– Мне очень нравится история, как ваш дед помог одному из пациентов попасть в нужную больницу с помощью своих детских книг…

– Да, действительно, своей популярностью он пользовался только для того, чтобы помочь другим. Заступался за невинно осужденных даже в самые страшные годы репрессий и добивался их освобождения. А однажды знакомому потребовалась госпитализация в конкретную больницу, что оказалось очень затруднительным. И Корней Иванович отправился к тогдашнему министру здравоохранения, положил перед ним «Айболита» и «Мойдодыра» и сказал: «Разве это не вклад в дело гигиены и лечения? Мне кажется, для системы здравоохранения я не чужой». Благодаря такому подходу к делу вопрос был решен.

– «И даже у маленькой Татки когда-нибудь будут внучатки…». Где-то в интернете мелькнуло, что ваши дети тоже выбрали медицинскую стезю. Если это так, где именно они трудятся? И продолжилась ли врачебная династия дальше?

– Мои дети, сейчас уже пенсионеры, – тоже врачи. Дочь – анестезиолог-реаниматолог, всю жизнь проработала в одной из больниц 3-го Главного управления Минздрава. Сын – педиатр, также анестезиолог-реаниматолог, работал на кафедре детской хирургии 2-го медуниверситета и в Главном УПДК МИД РФ. Из семи внуков один – хирург-уролог, а внучка – психиатр. И один из правнуков в этом году стал студентом РНИМУ им. Н.И. Пирогова.

– Обсуждаете ли вы все вместе какие-то медицинские темы?

– Вы знаете, мои оба внука-врачи так заняты на работе, что мы очень редко встречаемся, и обсуждать медицинские темы просто не получается, а надо бы. Всегда есть чем поделиться друг с другом. Подумаю об этом.

– Корней Чуковский однажды заметил: «Детский писатель должен быть счастливым». В какие моменты он таким был? И что для вас значит это понятие?

– В моем понимании Корней Иванович полностью счастливым никогда не был. Он был типичным русским интеллигентом, который страдал за свой народ и старался помочь ему путем просвещения.

Впрочем, я думаю, что полного счастья вообще не существует. Его не может быть, если в это же время обязательно кому-то плохо. А вот счастливые мгновения бывают, и спасибо жизни за это!