Автор:

Чем болел Сергей Дягилев

Обложка книги Шенга Схейена «Сергей дягилев. «русские сезоны» навсегда». Издательство «Колибри», Москва

Много ли мы знаем театральных продюсеров? Имена певцов, художников, танцовщиков и актеров, конечно, на слуху. А как насчет импресарио? Люди, разбирающиеся в том или ином виде искусства, смогут, пожалуй, назвать пять-шесть антрепренеров. При этом фамилия Дягилева знакома практически всем, ее знают даже люди далекие от балета или театра. Такая известность среди представителей его профессии – вещь практически уникальная, особенно если учесть, что жизнь театральной постановки скоротечна, спектакли не живут в веках. Им в этом смысле трудно соперничать с текстами книг или пьес, фильмами, музыкальными записями, картинами или скульптурами.

Со времен Русских сезонов, которые Сергей Павлович Дягилев подарил Европе и всему миру, прошло 150 лет. Видеозаписей, разумеется, не осталось, только фотографии (отсылаю всех интересующихся ко второму выпуску «Истории моды» Александра Васильева, целиком посвященному уникальным костюмам из дягилевских постановок). Тем не менее Русские сезоны по сей день вызывают интерес и остаются феноменом культуры и искусства, а ведь этот многолетний проект лишь малая часть сделанного Дягилевым.

Вопрос жизни и смерти

Евгения Николаевна Дягилева (в девичестве Евреинова) умерла в 24 года, в первый год замужества, вскоре после рождения сына Сережи. Говорили, что раннюю кончину ей предсказала популярная гадалка, обещавшая девушке любовь, счастливый брак и что потом… «все трудности закончатся». Повзрослевший Сергей рассказывал друзьям, будто мать погибла родами по его вине: у него в младенчестве была слишком большая голова. Может быть, у него еще в детстве, из обрывков разговоров домашних и прислуги, сложилось такое впечатление о семейной трагедии. На самом деле молодая женщина умерла от инфекционного воспаления кишечника, когда казалось, что она уже вполне оправилась от тяжелых родов и даже начала вставать… Всю жизнь Сергей до безумия боялся инфекций. Доходило до того, что телефонную трубку он брал только через носовой платок, а когда ему как-то раз пришлось пообщаться по телефону с больным скарлатиной другом, Дягилев попросил его «говорить мимо трубки», чтобы не заразить собеседника: вероятно, эта фобия появилась из-за бессознательного страха перед инфекционным заболеванием, от которого погибла его мать.

Евгения Николаевна и Павел Павлович Дягилевы, родители Сергея

Через 2 года после смерти первой жены штаб-ротмистр Павел Павлович Дягилев женился на Елене Панаевой: их соединила общая любовь к музыке и любительскому театру.

Сергей Дягилев с мачехой, Еленой Валерьяновной Дягилевой (Панаевой)

Позже Елена Валерьяновна напишет приемному сыну:

«Я хотела непременно увидать тебя перед свадьбой. Ты был для меня почти вопросом жизни и смерти, так как я решила втайне, что, несмотря на любовь мою к твоему отцу, я не выйду за него, если не почувствую, что могу горячо любить и тебя. <…> Конечно, конечно, я никогда в жизни не забуду этих минут. <…> Тут стояла Мариша и держала на руках ребенка в ярко-синем платье с матросским воротником, украшенном золотыми якорями. Это был ты – ты маленький, беспомощный мальчуган, который держал мою судьбу в своих ручонках.

Я проговорила только: "Это Сережа…" – и с трепетом, со страхом протянула тебе руки. Вдруг совершилось чудо. Я тогда приняла это за чудо, за ответ Бога на мои мучительные вопросы к Нему, и теперь думаю все так же. Это было чудо.

Не задумавшись ни одного мгновения, не остановившись ни секунды перед совершенно не знакомым тебе лицом, ты протянул ко мне свои ручки, потянулся весь ко мне, и когда я, пораженная, приняла тебя от Мариши, ты обнял шею мою обеими ручками крепко, крепко, и головку свою прижал к моей щеке.

С этой минуты ты сделался моим. Я отдала тебе свое первое материнское чувство».

Елена Дягилева любила старшего сына, кажется, даже больше, чем двоих младших, родных по крови: Валентина (Линчика, как его звали домашние) и Юрия. Они были необыкновенно близки душевно: Сережа и малышом, и взрослым мужчиной писал Елене Валерьяновне нежные письма, в которых подробно рассказывал обо всем, что наполняло его жизнь и душу.

Сергей Дягилев с братьями, Юрием и Валентином

Маленький барич из «Пермских Афин»

Сережа еще в гимназию не пошел, когда его семья перебралась из Петербурга в Пермь (пошатнулось материальное положение Дягилевых). Финансовые неурядицы не сказались на семейном счастье: отношения между домашними были самые любящие и добрые, досуг заполняли искусством, особенно музыкой, которую все родственники очень любили. Осип Васильев, однокашник Сергея по Пермской мужской гимназии, назвал дом Дягилевых «пермскими Афинами». В семейном кругу было принято ставить отрывки из опер, играть на разных инструментах и петь. Так, дядя Сергея Петр был прекрасным виолончелистом, а сестра Елены Валерьяновны Александра Панаева-Карцева певицей международного уровня, специально для нее Петр Ильич Чайковский написал цикл романсов. Сережа учился играть на пианино (он легко читал с листа и у него было прекрасное техническое исполнение) и занимался вокалом, причем и то и другое делал с удовольствием. В семейной переписке все Дягилевы с жаром обсуждают музыку.

Портрет гимназиста Сережи оставил тот же Васильев:

«Не по летам и несоответственно с классом он был образован и развит. Он знал о вещах, о которых мы, его сверстники и одноклассники, никакого понятия не имели: о русской и иностранной литературе, о театре, музыке. Он свободно и хорошо говорил по-французски и по-немецки, музицировал. С внешней стороны он также сильно от нас отличался. У него была изысканная, изящная внешность, что-то барственное во всей фигуре. К нему, в противоположность всем нам, необыкновенно подходило слово "барич"».

Гимназист Сергей Дягилев

В 1890-м восемнадцатилетний Сережа зачислен на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Но до начала занятий он едет в путешествие по Европе со своим кузеном Дмитрием Философовым. Это была полная веселья (Дмитрий писал в своих записках: «В дороге только и делали, что хохотали»), молодого энтузиазма и любознательности поездка. Удивительно, но такой любитель сцены, как Сергей, только в Вене впервые увидел балет (это была «Фея кукол»). Кроме того, никогда раньше он не бывал в оперном театре. Обо всех новых впечатлениях он пишет матери: «Это восхитительно!» Через Триест молодые люди едут в Венецию, город, который однажды станет для Сергея местом силы, а годы спустя местом его слишком ранней смерти. Затем было путешествие по Швейцарии и Германии: юноши, случается, экономят на еде ради посещений театра, особенно оперы. Бережливость была необходима: еще в середине поездки Сергей получил дурные вести из дома. К сожалению, никто в талантливой и дружной семье Дягилевых не смыслил в деньгах и не разбирался в делах. Дедушка Сережи по отцу – человек весьма состоятельный – слишком много семейных средств вложил в благотворительность, Павел Павлович и его братья не сумели исправить положения. Отец Елены Валерьяновны все, что у него было, инвестировал в строительство доходного дома в Петербурге, который, став долгостроем, совершенно разорил будущего владельца.

Семья Дягилевых. Слева направо: Валентин, Павел Павлович, Юрий, Елена, Сергей

15 лет назад у Дягилевых появились финансовые сложности, которые временно решились переездом в провинцию. Теперь семья потерпела крах. Еще до поступления Сережи в университет было решено продать все имущество и вернуться в Петербург. И вот свершилось: Дягилевы признаны банкротами. Ситуация была сложной, но не катастрофической: разорившееся семейство поддержали многочисленные дружные родственники, а через полгода Павел Павлович получил новое назначение, взял на себя командование полком, расквартированным в Петергофе. Но до прежнего благополучия Дягилевым было теперь далеко.

Как ни странно, Сергей оказался в наилучшем положении из всех своих близких: у него оставался небольшой неприкосновенный капитал – наследство матери. С этого времени он постоянно помогал Елене Валерьяновне и братьям до тех пор, пока революция не сделала это невозможным. Но если Сергей мог позволить себе светское высшее образование, то жизненный путь Валентина и Юрия был определен: так как средств на университет не хватало, их ждала армейская служба, кавалергардский полк, в котором раньше служил Павел Павлович.

Сережа год прожил у Философовых, затем снял квартиру, где с ним поселились его бывшая няня, которой он дал приют, братья и студент-квартирант (ему сдавали комнату, чтобы сэкономить средства). Юрий и Валентин пишут Елене Валерьяновне, что «миленький и добренький» Сережа относится к ним буквально с материнской заботой. Больше, чем университетская учеба, Сергея интересует самообразование. Он много читает: Ибсен, Золя, Метерлинк, Достоевский, Мопассан, Толстой (с Толстым Дягилев даже встретится, и с разрешения Льва Николаевича будет писать ему письма, на некоторые из них тот станет отвечать). В это же время он знакомится с гимназическими друзьями Димы Философова.

Превосходство искусства над жизнью

Эти молодые люди не сразу приняли Дягилева на равных, первое время с ним не то чтобы хотели, скорее соглашались общаться «по родственному признаку» (как это сформулировал Бенуа): как с кузеном Дмитрия. В дружеский кружок «Общество самообразования» входили начинающие художники Константин Сомов (сын директора Эрмитажа и ученик Ильи Репина) и Лев Розенберг, который обретет мировую известность под именем Леон Бакст, начинающий пианист Вальтер Нувель и еще несколько талантливых юношей. Все они, кроме Сомова, будут почти всю жизнь сотрудничать с Дягилевым и на долгие годы останутся его кругом общения.

Даже в этой компании, где одаренными были абсолютно все, выделялся Александр Бенуа: будущий живописец и график, сценограф и художник по костюмам, писатель и иллюстратор, критик и составитель художественных изданий. Он станет неутомимым тружеником, защитником высокого искусства: когда Бенуа служил заведующим картинной галереей Эрмитажа, именно благодаря его усилиям сохранилось множество бесценных работ, которые собирались уничтожить революционные матросы. Шура, сын знаменитого архитектора Николая Бенуа, вырос в утонченной, едва ли не аристократической среде, неудивительно, что провинциальный мальчик (Дягилев был на два года моложе) из «пермских Афин» сперва показался ему ограниченным и в то же время высокомерным. Сам же Шура претендовал на роль наставника. Сергей искренне не замечал ни легкого презрения новых товарищей, ни притязаний Бенуа на «главенство».

Александр Бенуа

Товарищеские отношения Бенуа и Дягилева хоть и будут сложными и омрачатся многими ссорами, все же вскоре станут равноправными и достаточно близкими, а об их долгой дружбе можно прочитать в книге Бенуа «Мой друг Дягилев. Книга воспоминаний».

С начала учебы прошло меньше года, когда Сергей понял, что не хочет быть юристом. Он продолжает посещать университет скорее ради диплома, чем ради знаний, но весь пыл души вкладывает в изучение музыки: берет уроки вокала у тетушки Александры, занимается композицией у профессора Габеля, становится завсегдатаем вечеров в салонах музыкального критика Платона Вакселя и певицы Александры Молас (входившей в содружество композиторов «Могучая кучка»), знакомится с Римским-Корсаковым, Кюи и Балакиревым. На каникулы отправляется в Европу слушать оперу, особенно Вагнера, музыкой которого Сергей очарован; в путешествии сводит личное знакомство с Брамсом и Верди. Он собирается поступать в консерваторию, даже сам пишет музыку: и это так важно, что всегда уверенный в своих силах и в том, что его ждет успех, Сергей в этот раз сомневается в себе и всерьез нервничает. Дягилев уже сформировал свое жизненное кредо «Превосходство искусства над жизнью» и твердо решил воплотить его, став профессиональным музыкантом и композитором. Эти мечты разбились после серьезного разговора с Римским-Корсаковым: Сережа показал Николаю Андреевичу свои произведения и попросил разрешения обучаться у него теории музыки. Однако композитор таланта не разглядел и учить его отказался. Уходя, расстроенный Дягилев крикнул: «Будущее покажет, кого из нас двух история будет считать более великим!»

Неизвестно, следовало ли Сергею прислушаться к авторитетному мнению Римского-Корсакова. Даже признанные мастера могут ошибаться. Выдающийся преподаватель музыки Игнатий Гляссер, у которого учился Дмитрий Шостакович, скептически относился к попыткам своего ученика сочинять музыку. А музыкант, на «экспертизу» к которому мать Шостаковича привела сына, был куда более категоричен. Дмитрий Шостакович вспоминал оценку Александра Зилоти: «"Карьеры себе мальчик не сделает. Музыкальных способностей нет". Плакал я тогда всю ночь».

Неудивительно, что мнение Зилоти произвело на Шостаковича сильное впечатление: игра этого выдающегося пианиста заслуживала самых высоких оценок зрителей и критиков, кроме того, он считался выдающимся педагогом, учил самого Рахманинова. Но вот в Шостаковиче, как мы знаем, Зилоти ошибся… Так же ошибся Эдди Бонд, солист популярной мемфисской группы, отказавшийся сотрудничать с пареньком, водившим грузовик. Он был уверен: у шофера нет данных, чтобы выступать на сцене. Меньше чем через два года мир узнал Элвиса Пресли.

Но у Дягилева не хватило веры в свой талант, а может быть, внутренних сил, чтобы продолжать попытки стать музыкантом. Сергей был в растерянности: он считал, что его дорога в жизни определилась, и вдруг такой удар. Вопрос «Чему посвятить себя?» встал перед ним заново, и это было особенно обидно, ведь его ровесники, в том числе его ближайшие товарищи, были весьма успешны: Константин Сомов совершенствовался в живописи, Лев Бакст учился художественному мастерству в Париже, Бенуа написал главу о русском искусстве для одной из первых в Европе обзорных монографий по истории искусств «Истории живописи XIX столетия». И только Сергею не удалась первая же большая задумка. Но Дягилев умел держать удар. Он оканчивает университет и продолжает заботиться о братьях (Юра перенес тяжелый дифтерит, и невротически боявшийся любых инфекций Сережа самоотверженно ухаживал за братом). В это же время Сергей находит новое захватывающее увлечение – живопись. Правда, его интересует не процесс рисования, а искусствоведение, анализ искусства и его популяризация.

В 1896-м Дягилев пишет Елене Валерьяновне строки, которые цитируют в каждой работе о нем:

«Что касается до меня, то надо сказать опять-таки из наблюдений, что я, во-первых, большой шарлатан, хотя и с блеском, во-вторых, большой шармер, в-третьих – большой нахал, в-четвертых, человек с большим количеством логики и малым количеством принципов и, в-пятых, кажется, бездарность; впрочем, если хочешь, я кажется нашел мое настоящее значение – меценатство. Все данные кроме денег – mais ça viendra».

В тот же год в «Новостях и биржевой газете» начинают выходить критические статьи о живописи за подписями «Любитель», «С.Д.» или «С.»: Сергей пишет о передвижниках и о немецких реалистах, он предугадывает, что молодость и непосредственность русского искусства будет интересна европейскому зрителю. В феврале следующего года Дягилев пробует себя в качестве организатора – устраивает «Выставку английских и немецких акварелистов», показав на этом поприще талант и энергию: за неполных два месяца он нашел удачное помещение, подобрал 250 работ, перевез их из-за границы, привлек рекламу и прессу. Все – от охраны до работы гардероба – было сделано единственным человеком безо всяких помощников. В том же году Дягилев представляет выставку работ современных скандинавских художников. Отзывы о его начинании самые хвалебные, но сам он недоволен: заработка никакого, одни убытки, пришлось вложить собственные деньги (285 рублей). В январе 1898 года следует «Выставка русских и финляндских художников», для которой организатор отбирает картины молодых мастеров: Михаила Врубеля, Валентина Серова, Исаака Левитана, своего товарища Константина Сомова. Художники, только начинающие свой путь к большой известности, представители чистого и свободного искусства (в отличие от передвижников, которые главным считали социальный аспект своих работ) были интересны и… трагически непонятны почти никому, кроме сведущих ценителей. Они, очевидно, опережали свое время. Так, княгиня Мария Тенишева купила панно Врубеля «Утро», но обыватели и большинство рецензентов работу мастера разнесли в пух и прах, издевательски сочетая фамилию Врубель и фразу «ценой в рубель» в статьях и карикатурах. Галерея в Хельсинки приобрела очаровательную акварель Сомова «Радуга», а публика сплетничала, будто этот «художник» не умеет толком рисовать. С одной стороны, успех – пресса разражается похвалами «Новичок делает из каждой экспозиции культурное событие!», «Оформление и антураж потрясающие!», выставку посещает даже государь император и многие великие князья. Но в то же время Дягилева и художников, которых он представил зрителю, в клочья разносят критики: авторитетный журналист Владимир Стасов несправедливо и неточно обзывает Дягилева «декадентским старостой», а его соратников, соответственно, декадентами. Успех и скандал идут рука об руку: такая ситуация не раз будет повторяться в жизни Дягилева.

Мир искусств

Конфликт со Стасовым, которому «декадентский староста» даже не мог публично ответить, потому что ни одно издание не соглашалось напечатать его дерзкое опровержение, был одной из причин, подтолкнувших Дягилева и его товарищей к созданию журнала «Мир искусств» – так уже называлось художественное объединение, созданное Дягилевым, Бенуа, Нувелем, Философовым и Бакстом в том же 1898 году. Мир искусники ставили высокие цели: объединить все искусства и очистить их от академических штампов, с одной стороны, и давления и ограничений политических и социальных идей – с другой, так как индивидуальное творчество превыше всего! Одной из главных их задач было просвещение: поднять культурный уровень и творческих людей (пусть в России создаются картины, постановки, литературные произведения исконно русские по характеру, но на уровне европейских стандартов), и всего общества (стыдно, когда публика не способна понять картины Врубеля). Для этого мирискусники проводили выставки, в которых принимали участие близкие им по духу художники, в том числе Валентин Серов, Иван Билибин, Аполлинарий Васнецов, Исаак Левитан, Михаил Нестеров.

В журнале, выходившем до 1904 года, рассказывали о современных авторах России и Европы, о художественных ремеслах, о прошлом изобразительного искусства, печатали литературоведческие материалы и большое количество репродукций.

Обложка журнала «Мир искусства», 1900 год, № 21 и 22. Художник К. Сомов

Это был огромный труд не только для авторов и редакторов (Сергей возглавил художественно-критический отдел, Дмитрий Философов – литературный, одним из интереснейших авторов стал будущий знаменитый искусствовед и художник Игорь Грабарь): в России просто не существовало печатного производства на том уровне, которого хотели достичь мирискусники во главе с Дягилевым. Бумагу заказывали в Финляндии, клише изготавливали в Германии. Бакст следил за качеством печати, он же подготовил эскиз логотипа: орел со сложенными крыльями. Редакция работала на квартире Дягилева, Нувель был секретарем, выполняя огромное количество кропотливой организационной работы.

Журнал прекратил свое существование в конце 1904 года: отчасти из-за конкуренции, отчасти из-за недостатка финансирования, отчасти потому, что у самого Дягилева было слишком много других интересов, а журнал все-таки не давал достаточной отдачи ни финансовой, ни моральной.

Параллельно с работой в «Мире искусств» будущий создатель Русских сезонов впервые берется за серьезный театральный проект: князь Сергей Волконский, друг семьи Дягилевых, став директором театров, назначил Сережу чиновником по особым поручениям на службе дирекции Императорских театров. Новоиспеченный чиновник выпускает «Ежегодник Императорских театров», благодаря ему в свет вышло роскошное издание с репродукциями картин Репина и Серова, оформленное Бакстом и Сомовым. Качество и красота этого выпуска были на такой недосягаемой для прошлых номеров высоте, что Волконский назвал его «эрой в русском книжном деле», а позже писал:

«…все, что дало прекрасного искусство книги в России за последние двадцать лет перед революцией, – это все вышло из того источника, который открыл Дягилев своим "Ежегодником"».

А вот другой замысел Дягилева – постановка балета Делиба «Сильвия» – потерпел крах и стоил Сергею карьеры. Слишком жесткий, слишком напористый, думающий только о том, что будет лучше для проекта, а не о чувствах окружающих, новичок в выбранном деле, Дягилев нажил в театральной среде множество врагов, не желавших видеть его главным постановщиком. Из лучших побуждений, чтобы сгладить конфликт и не накалять страсти, Волконский решил приписать официальное руководство постановкой себе. Дягилева это возмутило, к тому же он боялся, что ему не дадут поставить «Сильвию», над которой он с товарищами работал уже несколько месяцев, именно так, как они мечтали. Разгорелся скандал, и Сергей был уволен «без прошения и пенсии по третьему пункту». Последнее было особенно унизительно: «по третьему пункту» увольняли мошенников и тех, кто вел себя неподобающе (чиновники, получившие отставку таким образом, лишались возможности когда-либо поступить на государственную службу). И хотя этот параграф позже отменили, Дягилев был страшно расстроен. Мало кто знал об этом, он просил всех, с кем общался, просто не поднимать эту тему… А ведь если бы постановка «Сильвии» состоялась, первой Дягилева-антрепренера могла узнать Россия, а не Франция… Но история не знает сослагательного наклонения, и на родине никогда не увидят ни балетов, ни опер, поставленных Дягилевым.

Осенью 1901 года Сергей выпускает монографию, посвященную творчеству Дмитрия Левицкого – художника елизаветинских времен. Это было окончание большого проекта: Дягилев долгое время работал в архивах, разыскивал неизвестные работы мастера, находившиеся в частных коллекциях, создал, кроме прочего, аннотированный перечень работ Левицкого. За эту книгу Сергей Павлович получил почетную Уваровскую премию (до этого ее не вручали 6 лет – не было достойных претендентов).

В феврале 1905 года он открывает Историко-художественную выставку русских портретов, для которой отбирает 4 000 работ, написанных с 1705 по 1905 год. Дягилев фактически открыл для столичной публики имена художников, которые сегодня считаются классическими: кроме Левицкого, это были Боровиковский, Шубин, Щукин, Рокотов, Кипренский, Тропинин и многие другие на тот момент забытые или безвестные мастера. Для этого он посетил 102 усадьбы в разных концах России и сумел уговорить их владельцев одолжить для выставки семейные портреты их предков.

Голландский славист, автор книги «Сергей Дягилев. Русские сезоны навсегда», Шенг Схейен пишет:

«Каталог выставки, выпущенный вскоре после ее открытия, был составлен Дягилевым и в основном им же написан; он включает в себя 2 228 статей-описаний, посвященных еще большему числу художественных работ. Каталог содержит не только технические описания, имя автора картины и датировку, но также дает историческую и генеалогическую информацию об изображенных на портретах лицах. Каталог выставки – чрезвычайно важный исторический и искусствоведческий документ, настоящая веха в русском изобразительном искусстве. В качестве доказательства необыкновенных творческих и организаторских способностей Дягилева выставка русских портретов не уступает по значению новаторским "Русским балетам", совершившим настоящий прорыв в искусстве».

«Осенний салон» и «Исторические концерты»

В 1906-м, через год после последней – очень успешной – выставки, подводившей итоги деятельности общества «Мир искусств», организованной им в России, Дягилев отдыхает, посещая Грецию, Турцию и свою любимую Италию. А вскоре идея мирискусников поднять русское искусство до европейского уровня, сохранив его национальную самобытность, и в то же время познакомить и поразить русским искусством Европу, привела Сергея во Францию.

С 1903 года в Париже проводились ежегодные выставки – «Осенние салоны», в которых участвовали французские и иностранные мастера: в основном художники, но также скульпторы, архитекторы, дизайнеры и музыканты. В 1905-м, например, там демонстрировали свои работы Анри Матисс и фовисты. А в октябре 1906-го Сергей Дягилев в двенадцати залах Гранд Плаза представляет французскому зрителю экспозицию «Два века русской живописи и скульптуры». В этом начинании ему помогали жившие во Франции Бакст (на него легло декорирование залов, в том числе оригинальная отделка стен цветными тканями) и Бенуа (кроме прочего, он составил иллюстрированный каталог, для которого написал вступительную статью), позже к ним присоединился приехавший из России Нувель. Никакой официальной, государственной поддержки не было, и далеко не все понимали задумку Дягилева и согласились сотрудничать: Русский музей и Третьяковская галерея отказались передать картины для проекта, поэтому работы передвижников на выставке не показали. Зато парижане увидели древние русские иконы (их по спорной, но оправдавшей себя задумке Дягилева разместили на пышном фоне из золотой парчи), картины прославленных на родине Карла Брюллова, Федора Бруни, Федота Шубина и работы молодых мастеров: Врубеля (картинам недавно умершего художника отвели целый зал), Серова, Сомова, Коровина, Бенуа, Бакста, Ларионова, Гончаровой, Судейкина и других. Не забыл Дягилев и Левицкого, которому посвятил монографию.

Л. Бакст. Портрет работы К. Сомова

Признание было полным: газеты не скупились на похвалы и серьезные аналитические разборы; Бакста, Бенуа, Врубеля (посмертно), Ларионова и Рериха избрали членами Салона, а Дягилева почетным членом.

Почти в том же виде «Два века русской живописи и скульптуры» увидели в Берлине, в сокращенном формате – в Венеции. Везде выставку сопровождал громкий успех.

Д. Философов. Рисунок Л. Бакста

А Дягилев, верный замыслу мирискусников объединить все искусства, уже собирается познакомить Европу с русской музыкой: в мае 1907-го Париж ждут пять «Исторических русских концертов» на сцене Гранд-опера. Сергей сделал ставку на оперу, выбрав, кроме прочего, отрывки из «Руслана и Людмилы» М. Глинки, «Ночи перед Рождеством», «Садко» и «Сказки о царе Салтане» Н. Римского-Корсакова, «Князя Игоря» А. Бородина, «Бориса Годунова» и «Хованщины» М. Мусоргского. Из современной событию симфонической музыки самыми интересными были произведения Александра Скрябина: 2-я симфония и фортепианный концерт. Главной приглашенной звездой стал, конечно, знаменитый бас – Федор Шаляпин, но и остальные артисты были на высоте. Среди дирижеров выделялись Артур Никиш и… Римский-Корсаков, согласившийся дирижировать исполнением собственных произведений. Дягилева часто ругали, что ради дела он забывал о чужих чувствах и амбициях. Сложно сказать, можно ли было работать с таким количеством проектов (особенно одновременно) и сохранять деликатность, но, во всяком случае, о своих переживаниях он тоже забывал: ни давний разлад, ни собственные уязвленные когда-то чувства, ни откровенное нежелание уже очень пожилого композитора отправляться в заграничную поездку не помешали Сергею Павловичу уговорить Римского-Корсакова участвовать в «Концертах».

Леон Бакст. Портрет Сергея Павловича Дягилева с няней. 1905 год

Пресса и зрители были в восторге, хотя в финансовом отношении оба начинания были не слишком выгодными для их устроителя.

Ни на один проект от «Мира искусств» до будущих Русских сезонов у Дягилева по-прежнему не будет собственных денег, точнее, их будет катастрофически недостаточно для достойной реализации его эффектных задумок (со времен письма Елене Валерьяновне ничего не изменилось), поэтому он станет привлекать других меценатов, в отличие от него имеющих средства. Имена людей (зачастую совершенно необыкновенных), которые финансово помогали Дягилеву, история его переговоров, более или менее униженных просьб, ухищрений, долгов и их возвратов – огромная тема, заслуживающая едва ли не отдельной статьи. Но за невозможностью охватить все аспекты жизни Сергея Дягилева останавливаться на ней мы не будем.

Валентин Серов. Портрет Сергея Дягилева. 1904 год

Русские сезоны

Русские сезоны Дягилева сегодня ассоциируются в первую очередь с балетом, но начались они с оперы: в 1908-м он привез в Париж «Бориса Годунова» Римского-Корсакова, причем представил оперу в собственной редакции, считая, что от этого драматургия спектакля выиграет. И оказался прав, хотя и нажил в будущем врага – вдову композитора, при любой возможности саботировавшей работу Дягилева с произведениями ее покойного мужа.

Чем, кроме двух добавленных сцен, дягилевский «Борис Годунов» отличался от той же оперы, шедшей на сценах российских театров? Во-первых, Дягилев не только музыку и исполнение (снова был приглашен Шаляпин), но и все, что имело отношение к постановке, превращал в искусство. Так, костюмы и декорации для этого спектакля создавали художники Коровин, Билибин, Головин и Бенуа. Во-вторых, он искал оригинальные решения, необычные формы и на многое шел для их реализации. Билибин, хорошо разбиравшийся в русских художественных промыслах и даже написавший по ним монографию, по просьбе Дягилева ездил в Архангельскую и Вологодскую губернии, чтобы закупить старинные головные уборы и наряды, а сам Сергей вместе с Бенуа обходил еврейские и татарские лавочки на Александровском рынке в Петербурге, чтобы купить подходящие вещи, ткани и аксессуары.

Александр Головин. Афиша оперы «Борис Годунов» в Париже в 1908 году. Музей Большого театра

Год спустя Дягилев привезет в Париж сразу несколько балетов, в том числе «Павильон Армиды», «Клеопатра» и «Сильфиды». Денежно и организационно было очень трудно, но Дягилев собрал блестящую команду: с ним работали его старые товарищи Бакст и Бенуа, хореографом стал Михаил Фокин, французская публика увидела Тамару Карсавину и Вацлава Нижинского… Так Дягилев впервые и навсегда (пусть даже в будущем случались срывы и провалы) покорил искушенную европейскую публику таинством под названием «русский балет».

Для всех своих постановок Дягилев будет фонтанировать необыкновенными идеями, которые постарается воплотить на высочайшем уровне и с невероятной дотошностью. Он будет рисковать, возрождая спектакли, которые многим казались шагом назад, «провалом в прошлое» (балет «Спящая красавица»), и ставя вещи настолько современные и авангардные, что их зачастую не понимали: например, с помощью балета «Матросы», сопровождавшегося едва ли не эстрадной музыкой, и балета «Игры», в котором играли в теннис в повседневной одежде (что было невероятно ново для того времени), Дягилев хотел «дать обобщенное представление о ХХ веке». И это только два из множества примеров. Сергей Павлович станет экспериментировать с музыкой: в балете на тему языческого жертвоприношения «Весна священная» Стравинский радикально изменит ритмическую структуру музыки, в результате получится настолько музыкально богатое и настолько сложное для восприятия произведение, что его поначалу не поймет даже дирижер, которому предстояло работать с партитурой этой вещи… Такой же сложной покажется музыка Дебюсси, с которым охотно сотрудничал и которому понимал цену Дягилев. А французский композитор Эрик Сати по просьбе Сергея Павловича создаст для балета «Парад» индустриальное сопровождение, в котором смешаются разные музыкальные жанры (вальс, регтайм, мелодии варьете) и вплетенные в них звуки выстрелов, сирен, стук печатных машинок.

Не меньше экспериментов будет с оформлением сцены и костюмов. Леон Бакст, занимавшийся для дягилевской антрепризы оформлением балетов «Жар-птица», «Шехеразада», «Ориенталии» и других, обретет всемирную известность в качестве сценографа. Дягилев будет работать с Пабло Пикассо, Натальей Гончаровой, Анри Матиссом и Жаном Кокто. Костюмы к некоторым его постановкам создавала Коко Шанель.

Тамара Карсавина в роли Жар-птицы. Париж, 1910 год

Русские сезоны, продлившиеся с 1908 по 1921 год, это не только драматургически и зрелищно интересные спектакли, но и имена звезд первой величины: Дягилев работал только с первоклассными профессионалами. Причем многих из них он либо разглядел в начале пути (Игорь Стравинский, Сергей Прокофьев, Жан Кокто лишь некоторые из многих, кому Дягилев дал потрясающий старт в искусстве), либо поверил в них, когда никто другой в них не верил. Если Вацлав Нижинский попал в труппу Дягилева пусть и новичком, но новичком очевидно гениальным, то знаменитых в будущем танцовщиков Леонида Мясина и Сергея Лифаря (Лифарь в последствии опубликует книгу «С Дягилевым», которую начнет писать сразу после смерти антрепренера) вообще никто в серьез не принимал. Дягилев увидел в них огромный талант и, несмотря на протесты и возражения окружающих, сумел помочь этому таланту раскрыться. Кстати, именно Сергей Павлович помог Мясину стать балетмейстером.

Сергей Дягилев сохранит Русские сезоны, хотя порой условия будут настолько тяжелыми, что станет казаться – труппа обречена: Первая мировая война закроет для русских артистов Германию, в которой обычно выступали сразу после французских гастролей, а одиозный Брестский мир – Британию, работа в которой почти всегда приносила хороший доход. Дягилеву нужно будет сберечь тех, кто от него зависел (их с годами становилось все больше: из России хлынула волна артистов-эмигрантов), вопреки множеству объективных обстоятельств: послевоенному безденежью, политическим проблемам, эпидемии тяжелейшего гриппа – испанки.

Вацлав Нижинский в балете «Послеполуденный отдых фавна». Театр «Шатле». Париж, 1912 год

Приходилось бороться и с собственным душевным состоянием. Личная жизнь Сергея Дягилева всегда была исключительно трагичной. Он был открытым геем, при этом, как многие сверхзанятые и поглощенные работой люди, в основном заводил отношения с теми, с кем его связывали общие проекты. Печальной нормой времени было то, что практически каждая балерина или танцовщик российских театров находили покровителя, с которым у артиста или артистки обычно была интимная связь. Эти неравноправные отношения заканчивались для Дягилева одинаково: его грубо и некрасиво бросали. Например, Вацлав Нижинский во время гастрольной поездки в Южную Америку (Сергей Павлович со своей труппой не поехал: цыганка однажды нагадала ему смерть от воды, и он предсказанию верил) познакомился на пароходе с давно влюбленной в него венгерской аристократкой Ромолой Пульской. За 21 день путешествия Нижинский влюбился, сделал предложение, получил согласие и тайно обвенчался со своей избранницей в Буэнос-Айресе. Ни словом, ни строчкой не предупредив об этом человека, с которым находился в отношениях 5 лет. Остальные личные истории Дягилева были такими же несчастливыми.

Сергей Дягилев и Вацлав Нижинский

Покинул его когда-то и единственный партнер, с которым Дягилев был на равных, его первый любимый человек – кузен Дмитрий Философов. Это была одна из самых тяжелых потерь Сергея: он лишился не только романтических отношений, но и близкого друга, единомышленника, одного из главных помощников… Философов оставил его, чтобы стать вторым мужем поэтессы Зинаиды Гиппиус в тройственном союзе с ней и ее мужем поэтом и философом Дмитрием Мережковским.

Жизнь Дягилева была полна потерь: в 1914 году в Петергофе умер его отец, в 1919-м от саркомы скончалась Елена Валерьяновна, которой Дягилев последние два года даже не имел возможности помогать (в Советскую Россию нельзя было посылать деньги). В тот же год умер племянник Сергея, сын его брата Валентина Алексей, второй племянник Павел уйдет из жизни всего через два года. Братья Дягилева будут арестованы: Валентина отправят в лагерь на Соловках, Юрия сошлют в Центральную Азию. Сергей Павлович до конца жизни будет стараться узнать хоть что-нибудь о судьбе братьев, прибегая для этого к любым ухищрениям. Информации он не получит, но его настойчивый интерес, в том числе запросы, которые он адресовал советскому правительству через французских политиков, возможно, продлили жизнь его братьям. Во всяком случае, Валентина Дягилева расстреляли только после смерти Сергея. Судьба Юрия Дягилева осталась неизвестной, скорее всего, он тоже стал безымянной жертвой сталинских репрессий. Сергей Павлович пережил и нескольких близких друзей, особенно он горевал по Валентину Серову и Леону Баксту (последняя потеря была тем тяжелее, что Дягилев и Бакст были в ссоре и не успели помириться).

Сергей Дягилев и Леонид Мясин

Вопреки предсказанию цыганки Сергей Дягилев умер не от воды, а от осложнений сахарного диабета, которым страдал с 1921 года. Человек очень занятой и нервный, он жил, переходя от стресса к стрессу, почти не соблюдал диету, напротив, переедал и заливал усталость и напряжение алкоголем. В 1927-м у Дягилева начался тяжелейший фурункулез. Он работал также интенсивно, заботился о здоровье также небрежно, находился в крупной ссоре с несколькими старыми друзьями и коллегами, которые не знали, насколько он болен. К 1929 году почти вся его кожа была покрыта карбункулами и фурункулами. К совету лондонского доктора, предлагавшего нанять медсестру для постоянной обработки гнойников, Дягилев не прислушался, а для отдыха, который постоянно рекомендовали врачи, выбрал свою любимую Венецию, влажный климат которой был для его состояния губителен. За тяжелобольным Дягилевым, страдавшим от абсцессов и высокой температуры, ухаживал Сергей Лифарь, не понимавший (впрочем, и сам Сергей Павлович этого не понимал), что тот умирает. Инфекции, которых Дягилев так боялся всю жизнь, взяли верх над ослабленным организмом. Сергей Павлович Дягилев умер в ночь с 18 на 19 августа 1929 года, успев исповедаться перед смертью. Ему было всего 57 лет.

Могила Сергея Дягилева на острове Сан-Микеле

О том, насколько Дягилев до сих пор интересен, говорит хотя бы тот факт, что в серии ЖЗЛ вышло две его прекрасно написанных биографии: одна за авторством Натальи Чернышовой-Мельник, другая – за авторством Олега Брезгина. Кроме замечательной книги Шенга Схейена – кропотливой летописи жизни великого импресарио, можно посоветовать всем, кто хочет больше узнать о Русских сезонах, статью историка балета Инны Скляревской «Расцвет русского балета: Дягилев и Русские сезоны».