Биография Жорж Санд

Многие отважные поступки спустя пятьдесят лет теряют половину своей значимости, а через сто лет кажутся обыденными. Так, мадам Аврора Дюдеван (в девичестве Дюпен), более известная под своим литературным псевдонимом Жорж Санд (литераторы и читатели звали ее «великий Жорж»), в XIX веке считалась дерзкой ниспровержительницей устоев. Между тем по современным меркам она мечтала о вполне допустимых вещах: свободе завершить отношения, если очевидно, что они не удались; удовольствии носить одежду, в которой будет удобно совершать любимые ею пешие и конные прогулки; праве писать о том, что кажется ей важным, независимо от того, выходили из-под ее пера роман плаща и шпаги, политическая аллегория, любовная история или сельская пастораль. Сегодня цивилизованное общество узаконило все то, на что бунтарски решалась Жорж Санд. Однако прошедшие полтора века не перечеркнули литературного признания писательницы (достаточно посмотреть, сколько хороших отзывов до сих пор оставляют читатели о романе «Консуэло») и мужества этой отважной женщины – мужества быть собой.

Я дочь своего отца и смеюсь над предрассудками, когда сердце велит мне быть справедливой и смелой

«Если бы мой отец слушал всех дураков и сумасшедших на свете, я бы не унаследовала его имя: он мне оставил великий пример независимости и отцовской любви. Я буду следовать ему, даже если возмутится вся вселенная», – написала однажды Аврора в письме к матери.

Генеалогическое древо Мориса Дюпена украшали имена незаконнорожденных королевских детей, блистательных военных и прекрасных дам. Едва начались наполеоновские войны, юный Морис примкнул к войскам прославленного завоевателя и отправился покорять Италию. Избежав пуль и освободившись из плена, Морис вернулся на родину. Однако вскоре выяснилось, что на войне над ним одержали победу: покорительницей молодого офицера стала дочь птицелова Софи-Виктория Антуанетта Делаборд. Мать Мориса наотрез отказалась считать мадемуазель Делаборд отличным трофеем: нищая Софи-Виктория была статисткой в театре, на войне оказалась в качестве любовницы пожилого генерала, а в Париже у нее подрастала внебрачная четырехлетняя дочь (тут стоит заметить, что и у Мориса был незаконнорожденный сын от служанки: мальчик по имени Ипполит). Любящие матери единственных сыновей не прощают невесткам и меньших прегрешений: мадам Дюпен отказала гризетке от дома. Но Морис не только на поле боя шел до конца: он женился на Софи-Виктории, и его дочь родилась в законном браке. Очаровательную девочку назвали в честь бабушки Авророй, и именно рождение малышки помогло пожилой женщине простить молодоженов. Даже пристрастная свекровь нашла у невестки некоторые достоинства: Софи-Виктория умела забыть о выгоде ради любви (иначе она вряд ли покинула бы генерала ради офицера), была не лишена талантов (она хорошо пела, обладала изящным вкусом и артистичной натурой) и пылко выражала чувства (из-за чего в будущем одинаково страстно наказывала и холила дочь).

Мария-Аврора Саксонская, бабушка Жорж Санд

Через четыре года Морис принял участие в испанской кампании (во всех трудностях его сопровождали жена и маленькая дочь), снова вернулся домой невредимым и спустя четыре дня… трагически погиб, упав с лошади.

С этих пор осиротевшая малышка стала полем битвы между бабушкой и матерью: две женщины боролись за сердце маленькой девочки, а точнее, как говорила она сама, «рвали его на куски». Трудно было представить более непохожих женщин: «два крайних полюса женского типа. Одна – белокурая, серьезная, спокойная, настоящая саксонка благородной расы, с манерами, исполненными достоинства и благосклонного покровительства; другая – брюнетка, бледная, пылкая, неловкая и робкая в светской гостиной, но всегда готовая на меткое словцо, когда смешная претензия возбуждала ее сарказм, на бурную вспышку, когда ее чувство было затронуто; натура испанки – ревнивая, страстная, вспыльчивая и слабая, злая и добрая в одно и то же время».

В конце концов Софи-Виктория уехала в Париж: там все было ей знакомо, там жили ее сестра и старшая дочь, там она надеялась заново устроить жизнь. Аврору она оставила в имении богатой бабушки, решившей сделать девочку наследницей.

Нелюбимый всегда одинок в толпе

Умирая на руках у семнадцатилетней Авроры, ее бабушка скажет: «Ты теряешь своего лучшего друга». Во многом это будет правдой. Бабушка определила вкусы и пристрастия внучки: девушка полюбила сельскую жизнь, музыку (она прекрасно играла на пианино и тонко разбиралась в искусстве), книги, «необъятное число» которых Аврора всю жизнь читала. В то же время детство мадемуазель Дюпен нельзя было назвать безоблачным: она тосковала по матери, почти не общалась со сверстниками своего круга (и что гораздо важнее, своего уровня развития), служанки бабушки порой говорили ей неприятные вещи о Софи-Виктории. Ее обществом были два старика: бабушка и управлявший бабушкиным имением месье Дешартр – бывший учитель Мориса, верный и смелый человек (во время Великой французской революции он проник в опечатанную квартиру, чтобы сжечь письма, за которые его хозяйке грозила бы смертная казнь). Теперь Дешартр увлекался медициной и фармакологией, крестьяне считали его колдуном, но охотно обращались к нему за помощью. Третьим постоянным компаньоном Авроры стал Корамбе – сочетание воображаемого друга и высшего существа. Если каждый создает божество по образу и подобию своему, то очевидно, что Аврора была очень добрым человеком: «жертвами» в честь Корамбе были птицы и ящерицы, которых девочка отпускала на свободу.

Аврора Дюпен

Когда Авроре исполнилось 14 лет, бабушка, руководствуясь смесью материнской ревности, злости на невестку и страха за внучку, рассказала девочке о беспутных страницах жизни Софи-Виктории. Стоит ли говорить, что большей части «разоблачения» и предостережения Аврора не поняла, но глубоко оскорбилась за мать и была разочарована в бабушке. У девочки сделался нервный припадок и обморок. После этого случая Аврора изменилась: стала мрачной и отчужденной.

Госпожа Дюпен решила отправить внучку в монастырь: укрепить душевное здоровье и отшлифовать манеры. Этот расчет вполне оправдался в немалой степени потому, что Авроре повезло с духовным наставником: пожилой аббат помог юной девушке миновать бурное море взросления, избежав рифов экзальтации или душевной опустошенности.

Когда госпожа Дюпен заболела, Аврора вернулась в Ноан. У нее была свободная и счастливая юность: дружба с бабушкой окрепла, Дешартру девушка помогала лечить больных, она много ездила верхом и охотилась (тут и появились впервые ее мужские костюмы).

Дом Жорж Санд в Ноане

Смерть бабушки (сама по себе большое горе) сделала Аврору беззащитной: госпожа Дюпен поручила родственникам опеку над девушкой, но Софи-Виктория отвадила опекунов. Мать и дочь за прошедшие годы отдалились друг от друга: с одной стороны, Софи-Виктория отвыкла от девушки, которая была теперь гораздо ближе к ненавистной свекрови, чем к ней, с другой стороны, у вдовы Мориса Дюпена с возрастом изрядно испортился характер. Аврора много читала – мать вырывала у нее книги, Аврора стремилась в большой дом в Ноане – Софи-Виктория держала ее в маленькой квартирке в Париже, Аврора горевала о бабушке – ее мать оскорбляла память покойницы грязными ругательствами. В конце концов разыгралась сцена в духе сентиментального романа: мать попыталась заставить Аврору выйти замуж за человека, вызывавшего в девушке крайнее отвращение. Когда Аврора воспротивилась, Софи-Виктория, осыпая дочь бранью и угрозами, отволокла ее в монастырь и пригрозила заточением. Трудно сказать, была ли это инсценировка, чтобы запугать девушку, или монахини в последний момент побоялись, что им придется ответить перед законом, и отказались помогать разъяренной вдове, но Аврору, стоявшую на пороге кельи-темницы, все-таки отпустили.

Она понимала, что ее единственный шанс выжить в мире, где даже мать ей не друг и не опора, – это замужество.

Можно объяснить другим, почему ты вышла за своего мужа, но нельзя убедить в этом себя

Молодой офицер, барон Казимир Дюдеван, с которым они познакомились, гостя у общих друзей, не обещал Авроре романтической любви, но предложил брак, заботу и крепкую дружбу: дивный дар для того, кто не надеется получить от жизни большее. Для Казимира это супружество было еще и выгодным: он должен был однажды получить наследство, но, очевидно, очень нескоро. Дюдеван был внебрачным сыном богатого отца, поэтому состояние его родителя сначала доставалось мачехе Казимира, а уже после ее смерти переходило к нему: таковы были условия отцовского завещания. Поместье, рента и отель в Париже, оставленные бабушкой Авроре, должны были скрасить семейную жизнь четы Дюдеван.

Достаточно ли для семейной жизни брачных обетов и общих детей? Не всегда. Детей было двое: в первый год супружества родился Морис, четыре года спустя – Соланж. Но отношения не ладились. «При истинной любви, о которой не запрещено мечтать, муж бы не стал придумывать поводов к постоянным отлучкам. А если бы необходимость делала разлуку неизбежной, то любовь, испытанная обоими при возвращении, становилась бы сильнее. Разлука должна усиливать привязанность. Но когда один из двух супругов жадно ищет поводов к разлуке, это для другого – урок философии и смирения. Прекрасный урок, но охлаждающий», – писала Аврора.

Казимир любил выпить в компании друзей (в этом он близко сошелся со сводным братом Авроры Ипполитом), охоту и статус помещика (то, что он вел хозяйство из рук вон плохо, не уменьшало удовольствия). Аврора любила книги, интеллектуальное общение, самосовершенствование и музыку: Казимир приходил в тягостное недоумение и в равной степени избегал звуков пианино, умных бесед и библиотеки. Аврора прилагала все усилия, чтобы подходить мужу и разделять его интересы, но при этом чувствовала, что теряет себя.

Казимир не сумел разбудить в жене женщину. Очевидно, он был так груб в постели, что спустя годы Жорж Санд писала брату, собиравшемуся выдать замуж дочь: «Не позволяй своему зятю грубо обойтись в брачную ночь с твоей дочерью. <…> мужчины никак не могут понять, что это развлечение для нас является мукой. Скажи ему, чтобы он проявил осторожность в своих наслаждениях и подождал, пока его жена понемногу с его помощью начнет понимать их и сможет ответить ему. Ничего нет страшнее, чем испуг, страдание и отвращение невинного ребенка, оскверненного грубым животным. Мы воспитываем дочерей, как святых, а потом случаем, как кобылок…» Хотя Аврора никогда не отказывала мужу, он был разочарован ее недостаточной пылкостью в простых удовольствиях, и скоро у него появилось сразу две любовницы-служанки прямо в доме жены, не говоря о связях на стороне.

Морис Дюдеван, сын Жорж Санд. Портрет работы Луиджи Каламата

О сексуальной стороне жизни Аврора думала мало, а вот душевное одиночество и недостаток чувств (какой молодой женщине не хочется любви?) терзали ее. Через четыре года баронесса Дюдеван влюбилась. Но у нее были твердые представления о чести и верности: ответив на любовь помощника прокурора Орельена де Сеза, она объяснила, что может дать ему только чувства и дружбу, но не сексуальную связь. Она рассказала мужу о том, что несчастна, что полюбила, но будет хранить супружескую верность. Неопытная и полная идеальных представлений о жизни Аврора предлагала Казимиру план по укреплению брака, целую стратегию, с помощью которой он мог вернуть ее интерес: совместные чтения, разговоры, обсуждения жизни. Но человек может измениться, только если сам глубоко хочет этого, и рассчитывать на такие перемены бессмысленно – это добровольный дар. Казимир хотел удержать жену, но не менять себя.

Идея возвышенной платонической любви между взрослыми мужчиной и женщиной выглядит крайне наивно. Жорж Санд сама напишет таким отношениям беспощадную эпитафию: «На свете нет ни одного мужчины, который способен продолжительное время довольствоваться только душой женщины». Однако, что считать продолжительным временем? Абсолютно платонический роман с де Сезом продлился шесть лет, не так уж и мало.

К концу этого срока Аврора узнала не только о том, что у ее мужа есть многочисленные любовницы, но и о том, что он презирает ее: «Отыскивая что-то в секретере Казимира, я вдруг нахожу пакет на мое имя. У этого пакета был очень официальный вид, что меня поразило. На нем была надпись: вскрыть только после моей смерти. У меня не хватило терпения ждать, когда я стану вдовой… Раз пакет адресован мне, значит я имею право вскрыть его, не совершая нескромности; и так как мой муж находится в добром здоровье, я могу прочесть хладнокровно его завещание. О боже! Ну и завещание! Одни проклятия, больше ничего! Он собрал тут все свои взрывы злости, всю ярость против меня, все свои рассуждения о моей развращенности, все свое презрение к моей сущности. И это он оставлял мне как залог своей нежности. Мне казалось, что я сплю! Ведь до сих пор я всегда сознательно не замечала его презрения ко мне. Чтение этого письма пробудило, наконец, меня от сна. Я сказала себе, что жить с человеком, у которого нет ни уважения, ни доверия к своей жене, – все равно что надеяться воскресить мертвого. Мое решение было принято, и могу сказать уверенно – бесповоротно…»

Дороги, ведущие к искусству, полны терний, но на них удается срывать и прекрасные цветы

Аврора Дюдеван оставила мужу все, чем владела, потребовала небольшую ренту с доходов Ноана и отправилась в Париж: ей хотелось знакомства со значительными людьми, приобщения к миру высокой культуры.

Казимир, с удивительной для его отношения к жене непоследовательностью, рыдал и негодовал. Ипполит успокаивал собутыльника: Аврора – непрактичная мечтательница, она скоро потерпит крах и приползет к домашнему порогу. Не тут-то было! Ренты, выделенной Казимиром, оказалось недостаточно, попробовав зарабатывать переводами, раскраской шкатулок и рисованием (все это неплохо удавалось, но не приносило достаточного дохода), Аврора стала писать: сначала статьи в газету «Фигаро», а вскоре романы. Первый ее литературный труд издатель с презрением отверг. Без всякой жалости к себе или изнурительного отчаяния госпожа Дюдеван взялась за следующий. Природный характер, бабушкина закалка и христианское наставничество аббата подарили ей несокрушимый оптимизм. Упал? Поднимись и попробуй еще раз.

Соланж Дюдеван, дочь Жорж Санд

Много раз ее способность сохранять радость жизни даже в великом горе будет вызывать у недоброжелателей осуждение: после страшного испытания – смерти любимой внучки – Жорж Санд продолжит любоваться природой, искать утешение в творчестве и общении с близкими, радоваться мелочам. «Какое несчастье! – напишет она о смерти малышки. – И однако я требую, я приказываю иметь второго ребенка, потому что надо любить, надо страдать, надо плакать, надеяться, создавать…»

Что ей была всего-навсего литературная неудача? Она лишь решительнее принялась за работу: роман «Роз и Бланш» они создают с Жюлем Сандо. Пылкий молодой человек добился любовной связи с Авророй.

Завистливые «подруги», покинутые возлюбленные и отвергнутые поклонники, не жалея черной краски, будут изображать Жорж Санд ненасытной сиреной, завлекающей и губящей мужчин. По душевной злобе или из любви к сплетне им станут вторить люди, довольно плохо знакомые с писательницей. Так, собрат по цеху Феликс Пиа писал о ней: «Она как Нельская башня; она пожирает своих любовников, но вместо того, чтобы потом бросить их в реку, она укладывает их в свои романы».

На самом деле любовников Жорж Санд можно пересчитать по пальцам одной руки. Чаще всего к связи с мужчиной ее толкал сильный материнский инстинкт: она отвечала взаимностью слабым мужчинам, которым хотела подарить заботу и опеку. При этом она обычно совершала огромную ошибку: надеялась совместить роль возлюбленной с ролью духовного наставника. Если отношения женщины, играющей роль матери, и мужчины, играющего роль сына, могут быть долговечными (в мире много подобных крепких браков), то гуру и любовница – ипостаси очень плохо совместимые. К тому же Аврора надеялась своих мужчин изменить, тогда как человека нужно либо принимать таким, какой он есть, либо без обвинений выйти из отношений.

Жюль Сандо стал первой ошибкой такого рода. К тому же этот молоденький мальчик был ничуть не лучшим любовником, чем Казимир, разве что менее грубым.

Совместный литературный труд был подписан «Жюль Санд», а вот следующее – самостоятельное – произведение, нуждавшаяся в псевдониме Аврора подписала «Жорж Санд» (мачеха ее мужа заявила, что не хочет видеть свою фамилию на обложках романов). Долгое время читатели не знали, что за этим именем скрывается женщина: смелые книги приписывали мужчине.

Вскоре после переселения в Париж Аврора забрала к себе сначала дочь, а позже сына. Она очень любила детей, всегда уделяла им много времени, читала им, водила на длинные прогулки, играла с ними и старательно занималась, прививая любовь к истории, литературе, языкам и музыке.

Труд – это не наказание, это награда и сила, слава и наслаждение

В Париже Жорж Санд вернулась к привычным с юности мужским костюмам. Как ни странно, это была дань удобству, а не эпатаж или умелая самореклама: «...на парижских мостовых я чувствовала себя как рак на мели. Тонкая обувь изнашивалась у меня в два дня; я не умела подбирать платье, пачкалась в грязи, уставала, простужалась; мои бархатные шляпки постоянно попадали под потоки воды из водосточных труб, платья мои портились и рвались с ужасающей быстротой». Прочная мужская обувь, подбитая гвоздями, комфортная и долговечная мужская одежда из толстого сукна, которой гораздо легче было простить потрепанность, чем женским нарядам, стали выходом из положения. К тому же мужская одежда позволяла Жорж сидеть с друзьями в партере театра (дамы по статусу должны были находиться в ложах), быть завсегдатаем кафе и не бояться пройти по улицам в любое время суток.

Портрет Жорж Санд. Томас Салли, 1826 г.

«Решительнее, чем когда-либо, я выбираю литературную профессию. Несмотря на неприятности, которые иногда случаются в ней, несмотря на дни лени и усталости, которые прерывают иногда мою работу, несмотря на мою более чем скромную жизнь в Париже, я чувствую, что отныне мое существование осмыслено. У меня есть цель, задача, скажем прямо: страсть. Писательское ремесло – страсть неистовая, нерушимая. Если уж она завладеет каким-нибудь несчастным, ему от нее не избавиться…» – писала Санд.

Первый ее роман «Индиана», рассказывающий о девушке, не нашедшей счастья ни в браке с грубым мужем, ни в связи с любовником, но обретшей себя в полном душевной близости и альтруизма союзе с давним другом, произвел фурор. Газеты пестрели восторженными отзывами: «Я не знаю ничего, что было бы написано так просто, задумано так восхитительно. События следуют одно за другим, теснят друг друга, безыскусственно, как в жизни, где все сталкивается, где часто по воле случая совершается больше трагедий, чем мог бы придумать Шекспир. Одним словом, успех книги обеспечен…» Хватало и критики, в основном не литературного, а нравственного свойства.

Следующее произведение «Валентина»: любовная история аристократки и благородного крестьянина учила превосходству честного труда над бездумной праздностью и тоже оказалась чрезвычайно популярной.

Как писатель Жорж Санд не знала ни одного провала: она умело чувствовала эпоху, ее переживания и чаяния совпадали с тем, что могло дать пищу умам и сердцам читателей, поэтому даже не самые удачные с литературной точки зрения произведения «великого Жоржа» были обречены на успех.

Пожалуй, наиболее популярные книги Авроры это «Лелия» и «Консуэло». «Лелию» скорее можно назвать философским манифестом, чем романом. Эта история выходила с двумя разными концовками: в одной мистически настроенная, но разочарованная в любви Лелия погибает под грузом собственного пессимизма и нравственной разбитости, в другой, написанной позже, жизнеутверждающее начало все же побеждает.

В этом тексте Санд настолько выразила свои переживания, что друзья нередко звали ее Лелией.

В «Консуэло» достаточно как романтического антуража (недаром она была написана в один из самых счастливых периодов жизни Санд, а местом написания стал красивый и экзотичный заброшенный монастырь на Майорке), так и любовной интриги. Сегодня «Консуэло» нередко называют книгой «для очень молодых душой и сердцем».

Завистливым душам свойственно ненавидеть людей за то, что они якобы отнимают у них счастье

Жюль Сандо начал изменять своей подруге, и Аврора без сожалений рассталась с ним: этого «предательства» он не простил до конца дней, изливая на голову «вероломной возлюбленной» гнев и презрение. Вслед за брошенным любовником молва приписывала писательнице несуществующие романы: пищу сплетням давала ее чистая дружба с целым рядом мужчин, в том числе знаменитых. Жорж чувствовала себя спокойно и безмятежно: она всю жизнь легко относилась к оговорам. «Если кто-нибудь вас спросит, что вы думаете о жестокой Лелии, отвечайте одно: она не питается морской водой и кровью мужчин…» – сказала она как-то в разговоре с другом.

Жорж Санд была задумчивой женщиной, более интересной в переписке, чем в личных беседах, больше любившей слушать, чем говорить. Всегда трудно сказать, была ли жившая когда-то женщина красивой: портреты не передают ни динамики, ни обаяния, описания пристрастны. Создавая их, кто-то ослеплен влюбленностью, кто-то славой, а кто-то рисует карикатуру, чтобы усыпить бдительность своей возлюбленной по отношению к потенциальной сопернице.

Вскоре у Санд появилась новая «жертва». Писатель Альфред Мюссе безудержно пил, употреблял опиум и узнал «любовные утехи раньше любви». После года дружбы молодой человек сказал Авроре, что любит ее. Она ответила на его чувства, надеясь, что сможет отвлечь его от саморазрушительной жизни кутилы и пьяницы. Благие намерения привели прямиком в ад для двоих, начинавшийся как романтическое путешествие по Италии.

В ХХ веке «красный граф» Алексей Толстой, автор «Буратино» и «Хождения по мукам», славился тем, что мог работать в абсолютно любых условиях, и делал это ежедневно, независимо от душевного состояния или происходивших событий. За век до него француженка Жорж Санд, ставившая постоянство труда выше капризов музы, каждый день проводила за письменным столом 8 часов, рождая 20 страниц прозы ежедневно. Мюссе такого подхода не понимал: они ведь в путешествии! У них роман! И вообще, у него сегодня нет вдохновения! Этих слов не понимала уже Жорж Санд. Зато понимала, что рукописи надо сдавать в срок, а еще она обязательно находила время для детей. К тому же в какой-то момент Санд заболела лихорадкой. Стоит ли говорить, что Мюссе был разочарован. Как у многих алкоголиков, разочарование вылилось в запой, а запой в похождения. Санд болела и работала в венецианской гостинице. Мюссе кутил где-то в городе в худших традициях Казимира. Ее выздоровление совпало с его болезнью: нервная горячка, вызванная крайними излишествами, привела писателя буквально на грань смерти. Жорж, легко прощавшая всякое зло, особенно людям в беде, не отходила от постели больного. После его измен и оскорблений (он обзывал Санд дурой, воплощением скуки, грубо упрекал в сексуальном несовершенстве) она уже не считала себя женщиной Мюссе, но все еще была его другом. Доктор Пьетро Паджелло, вылечивший Санд, спас и Мюссе. Но за те недели, которые молодой писатель был на краю смерти, у Авроры начался роман с его врачом. Этот эпизод вызывает больше всего упреков в распутстве, хотя никаких моральных обязательств перед Мюссе у женщины уже не было. Вполне естественно, что ей хотелось опереться на чью-то руку в чужой стране.

Роман с Пьетро оказался недолгим: они слишком не подходили друг другу по образу жизни. Доктор Паджелло счастливо женился и до конца дней с приязнью вспоминал свою великую возлюбленную.

Альфред Мюссе пробовал вернуть Жорж, но каждый раз дело разбивалось не об ее бессердечие, а об его возвраты к пьянству и опиуму. После окончательного расставания Мюссе написал несколько прекрасных писем и стихотворений, посвященных Жорж Санд, и попросил у нее прощения в романе «Исповедь сына века», в котором представил списанную с Санд возлюбленную лирического героя прекрасной, полной достоинств женщиной, перед которой он очень виноват.

Нашлись, однако, люди (и немало) до конца дней обвинявшие Санд в том, что она покинула Альфреда. Так, Поль Мюссе уверял, что это разбило сердце и ускорило смерть его брата: справедливости ради стоит сказать, что после расставания с Санд Мюссе прожил 24 года, все так же предаваясь безудержным попойкам и романам.

О, сколько бывает между любовниками такого, о чем судить могут лишь они одни

1837 год. Жорж Санд за несколько лет до того развелась с мужем: «Моя профессия – свобода, мое желание – не получать ни от кого ни милости, ни милостыни, даже в том случае, когда мне помогают моими же деньгами…» Она много пишет, у нее деятельный нрав, позволяющий интересоваться мистицизмом, политикой (писательница была серьезно увлечена христианским социализмом), заниматься благотворительностью, поддерживать и наставлять начинающих собратьев по перу, вести обширную переписку и много общаться с друзьями. Вернув себе бабушкино поместье, Жорж Санд проявила себя хорошей хозяйкой: ее земли, почти разоренные бывшим мужем, снова стали приносить доход. Дети росли, получая прекрасное образование.

Жорж Санд. Портрет работы Огюста Шарпантье, 1838 г.

В это время ее друг композитор Ференц Лист познакомил Санд с другим великим музыкантом – Фредериком Шопеном. Трудно было представить людей более разных. Шопен был мнительным, тонким, чувствительным человеком. У него часто бывали приступы тоски, доходившей до депрессии, подкрепленные прогрессирующей чахоткой, разлукой с любимой родиной (Польшей) и расставанием с обожаемыми родителями и сестрами. Шопен трудно сходился с людьми, любой пустяк мог вызвать крайнее его разочарование и сильную злость. Его влюбленности были эфемерными и платоническими, его скоро настигало разочарование: так однажды он мгновенно разлюбил девушку, которой был сильно увлечен, потому что она сначала предложила сесть его другу, а уже потом самому Фредерику. Шопен придавал огромное значение приличиям, сословным различиям и этикету, был крайне сдержан в проявлении чувств, гнев выражал злой иронией.

Такому человеку было суждено глубоко полюбить женщину, смеявшуюся над условностями, носившую мужскую одежду, дружившую с самыми разными людьми, от аристократов до бедняков, и считавшую, что главное в жизни – это быть собой и пройти свой путь, не изменяя искренности.

Жорж Санд ответила ему едва ли не самой сильной любовью в своей жизни: «Он неизменно добр, как ангел. Не будь у меня его чудесной, чуткой дружбы, я часто бы теряла мужество», «По-прежнему это самый милый, самый загадочный, самый скромный из всех гениальных людей…»

Она хотела заботиться – Шопен нуждался в заботе, он безумно любил мать и хотел обрести ее в возлюбленной – она всегда тяготела к материнской опеке над своими мужчинами. Когда они познакомились, друзья считали его умирающим, но забота Санд продлила его жизнь и укрепила здоровье. Он был гениален, она могла это оценить. Аврора прекрасно понимала музыку и умела вдохновить Фредерика: недаром за десять лет жизни с ней он написал лучшие свои произведения. Оба ценили свое творчество и подолгу работали, не только не мешая, но и поддерживая друг друга. В их ласковых отношениях было много поэтического. Слушая рассказы Жорж, Шопен восклицал:

– Как вы хорошо говорили!

– Переложите мои слова на музыку, – отвечала она.

Если заболевала Жорж Санд, Шопен трогательно ухаживал за ней. Слабое здоровье Шопена и представления о плотской стороне любви, полученные во французских борделях, делали его не слишком пылким любовником. Жорж Санд, отчаявшаяся получить с мужчиной физическое наслаждение, уже и не нуждалась в этом: она охотно оберегала Шопена от лишних нагрузок.

С годами Аврора научилась принимать мужчин такими, какие они есть: она не пыталась переделать Фредерика. Его многое раздражало – она сглаживала углы, не принимая дома неприятных ему знакомых, стараясь не донимать его своей безудержной энергией, которую Фредерик не мог понять. В минуты дурного настроения он всегда мог рассчитывать на ее веселую силу и понимание: «Ласковый, жизнерадостный, очаровательный в обществе, – в интимной обстановке больной Шопен приводил в отчаяние своих близких… У него была обостренная чувствительность; загнувшийся лепесток розы, тень от мухи – все наносило ему глубокую рану. Все ему было антипатично, все его раздражало под небом Испании. Все, кроме меня и моих детей».

С возрастом любой человек (если только он не прилагает специальных усилий к обратному) обычно становится хуже, а не лучше, чем был: характер Шопена постепенно портился. Течение его туберкулеза хоть и замедлилось, но заболевание прогрессировало, что ухудшало нрав Фредерика еще больше. Очень трудно жить с человеком, который постоянно находится в подавленном настроении. Если этот человек к тому же далеко не кроток, дело еще более усложняется. С годами Шопен все меньше интересовался как книгами Жорж Санд, так и другой ее деятельностью, она же по-прежнему вникала в его творчество.

Однако, вероятнее всего, их союз продлился бы и дольше, но «третий ребенок Шопен» (как звала его Санд) покусился на ее отношения с первым ребенком – сыном Морисом. Великий композитор изводил домашних приступами хандры и злыми выпадами: «Всех дразнит больше, чем обычно, придирается из-за пустяков ко всем. Мне это смешно. Мадемуазель де Розьер из-за этого плачет. Соланж огрызается на его колкости…», а повзрослевший юноша Морис не мог понять, почему он должен с этим мириться, и однажды поставил вопрос ребром: или я, или Шопен. Жорж недаром написала когда-то матери: «А вселенная меня мало волнует, я беспокоюсь о Морисе и Соланж». Если у вселенной не было шансов в выборе между ней и Морисом, то у Шопена их не оставалось тем более.

Альфред Мюссе. Портрет работы Чарльза Ланделла

Дело могло кончиться просто раздельным проживанием, но в конфликт между писательницей и композитором вмешалась Соланж. Дочь Жорж Санд выросла эмоциональной и решительной девушкой, которая, однако, не унаследовала ни обаяния, ни талантов, ни добродушия матери. Соланж любила сеять раздор, стравливать людей и наслаждаться своим могуществом манипулятора. Когда Шопен переехал в Париж, Соланж с молодым мужем часто бывала у него и старательно раздувала конфликт между ним и своей матерью. Поссорившись с дочерью, Жорж поставила всем друзьям условие: не общаться с Соланж. Шопен выбрал падчерицу, а не Аврору.

Реконструкция разрезанного совместного портрета Жорж Санд и Фредерика Шопена по картинам Эжена Делакруа, 1838 г.

Он умер спустя два года после расставания с главной женщиной своей жизни. Перед смертью Шопен, горько вспоминая о Жорж Санд, шептал: «Она обещала, что я умру у нее на руках». Но друзья, опасаясь растревожить умирающего, не пустили женщину навестить бывшего возлюбленного.

Наша жизнь состоит из любви, и не любить – значит не жить

После страстного увлечения революцией 1848 года и горького разочарования в ней Жорж Санд с помощью своего обаяния и литературного авторитета помогла многим жертвам разгромленного переворота – будь то изгнанники или узники – вернуться к семьям. Она жила в Ноане, продолжала писать и по-прежнему была любима читателями и зрителями. Некоторые ее произведения были адаптированы для театра (хотя постановки и оказались гораздо слабее, чем ее романы).

Фотографический портрет Жорж Санд в годы ее романа с Ф. Шопеном

Весьма неровные отношения с дочерью компенсировались самой нежной дружбой с сыном, к тому же Морис удачно женился на Лине Каламатта – девушке, всем сердцем полюбившей свою свекровь и ставшей ей второй дочерью. Жорж Санд обожала внуков, радовалась дружбе с молодежью, которой в доме было много.

Лина Каламатта (1842–1901), жена Мориса Дюдевана, и их дочери, Аврора и Габриэль Дюдеван

Когда ей было ближе к 50, в ее жизнь вошел последний возлюбленный – самый добрый и преданный из всех. Это был талантливый гравер Александр Мансо, друг ее сына. Большая разница в возрасте не мешала отношениям, а удивительная общность вкусов и душевная близость доставляли обоим огромную радость. Санд писала о нем: «Вот человек, которого вы можете уважать, не боясь разочарования. Это существо – сама любовь, сама преданность! Очень возможно, что те двенадцать лет, которые я провела с ним с утра до вечера, примирили меня в конце концов с родом человеческим…» Они были неразлучны до самой смерти Мансо, который, как и Шопен, умер от чахотки. В отличие от композитора он скончался на руках Авроры.

Дом Жорж Санд и гравера Александра Мансо в Палезо. Жорж Санд переехала в это поместье в 1864 году и продала его в 1869 году

В письме Дюма Жорж Санд рассказывала: «У меня очень утешительные и даже веселые мысли о смерти, и я надеюсь, что заслужила себе счастья в будущей жизни. Я провела многие часы своей жизни, глядя на растущую траву или на спокойные большие камни при лунном свете. Я так сливалась с существованием этих немых предметов, которые считают неодушевленными, что начинала ощущать в себе самой их тихую усыпленность. И внезапно в минуты такого отупения в моем сердце пробуждался восторженный и страстный порыв к тому, каков бы он ни был, кто создал эти две великие вещи: жизнь и покой, деятельность и сон. Эта вера в то, что Всеобъемлющий больше, прекраснее, сильнее и лучше каждого из нас, позволяет нам пребывать в мечте, которую вы называете иллюзиями молодости, а я называю идеалом, то есть способностью видеть истину, скрытую за видимостью жалкого небесного купола. Я оптимистка вопреки всему, что выстрадала…»

Жорж Санд

После тяжелой десятидневной болезни (непроходимости кишечника, с которой не смогли справиться врачи) Жорж Санд умерла в окружении близких. Ей было 72 года.

Любящие люди, друзья-писатели и принц Жером Бонапарт шли за ее гробом.