В настоящее время сложно представить уголовное дело, которое расследуется или рассматривается судом в отсутствие назначенной судебной экспертизы. Довольно часто при этом проводятся судебные экспертизы в отношении живых лиц: судебно-медицинская (СМЭ), судебно-психиатрическая (СПЭ), судебно-психологическая, комплексная психолого-психиатрическая (КППЭ) и др. Назначаемые СМЭ и СПЭ далеко не всегда оправданы обязательным характером в соответствии с положениями УПК РФ [1]. В гражданском процессе по ряду категорий дел проведение СПЭ является обязательным. На практике, несмотря на теоретические разработки и правовое регулирование, возникают проблемы, связанные с назначением и производством экспертизы в отношении живых лиц, решение которых затягивается. Основными задачами исследования являются выявление, постановка проблематики и попытка предложить возможные варианты решения обозначенных проблем.
Цель исследования — привлечь внимание научной общественности к проблемам, возникающим при назначении и производстве судебной экспертизы живых лиц, законодательному регулированию судебно-экспертной деятельности, а также формулирование собственных выводов, направленных на совершенствование законодательного регулирования.
1. При проведении экспертиз исследованию подвергаются как объекты, имеющие материальное выражение, так и объекты, у которых данный признак отсутствует. Психику человека и его психическую деятельность (как процесс), которые исследуют эксперты-психиатры, невозможно исключать из объектов судебной экспертизы. Сложность и неоднозначность отнесения к объектам судебной экспертизы человеческой психики и психической деятельности обосновываются сложностью носителя информации — человека как развивающейся, многоуровневой, самоорганизующейся функциональной системы. В судопроизводстве живое лицо может выступать целостным объектом экспертного исследования, а отдельные «части системы» являются непосредственными объектами конкретных видов (родов) экспертиз. В первом случае человек как целостная система, имеющая определенный процессуальный статус (потерпевший, подозреваемый, обвиняемый, подсудимый, истец, ответчик, заинтересованное лицо в гражданском процессе, свидетель), может быть объектом СМЭ. Во втором случае психика (или психическая деятельность) человека, участвующего в судопроизводстве, становится объектом СПЭ или судебно-психологической экспертизы.
С учетом специфичности объектов одной из проблем, связанных с назначением судебной экспертизы в отношении живого лица, является принудительное направление на СМЭ или СПЭ участников судопроизводства.
В российском уголовном судопроизводстве экспертиза живого лица может быть назначена в отношении подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля (ст. 196, 197 УПК РФ) и проведена как в добровольном, так и в принудительном порядке. В добровольном порядке экспертизу проводят в отношении потерпевшего и свидетеля. Как правило, такая экспертиза проводится амбулаторно, однако встречаются случаи помещения указанных лиц в стационар. Некоторые исследователи отмечают, что в рамках уголовного судопроизводства допускается принудительное помещение в стационар потерпевшего, хотя это возможно только в исключительных случаях в соответствии с положениями ч. 4 ст. 195, а также п. 2, 4, 5 ст. 196 УПК РФ.
В «принудительном порядке» СМЭ или СПЭ, как правило, проводят в условиях стационара, хотя этот термин не употребляется в УПК Р.Ф. Назначают такую экспертизу в отношении подозреваемого и обвиняемого (ст. 203 УПК РФ). Помещение в стационар (отделение определенного типа) указанных лиц различается в зависимости от того, находятся они под стражей или нет (ст. 203 УПК РФ, ст. 29−32 ФЗ о ГСЭД [2]). У подозреваемого или обвиняемого, находящегося под стражей, практически нет возможности избежать назначения судебной экспертизы. Следует учитывать, что необходимость принудительного направления на экспертизу указанных лиц должна быть обусловлена случаями обязательного назначения судебной экспертизы, перечисленными в УПК Р.Ф. Как отметил Конституционный суд РФ, «такое регулирование направлено на обеспечение прав подозреваемых и обвиняемых, служит гарантией от произвольного помещения этих лиц в психиатрический стационар и не предусматривает возможность проведения экспертизы без наличия на то оснований, закрепленных в законе» [3]. В иных случаях для подозреваемого (обвиняемого) и в отношении иных лиц принудительное направление на экспертизу должно осуществляться только по решению суда, и это лицо должно иметь право отказаться выступать в качестве объекта экспертного исследования.
Полагаем, что в процессуальном законе необходимо четко определить право участников судопроизводства, в отношении которых может быть назначена судебная экспертиза, отказаться от проведения судебной экспертизы в качестве подэкспертного.
2. Другая проблема связана с необходимостью и возможностью назначения и производства судебных экспертиз в отношении живых лиц до возбуждения уголовного дела. Многие авторы положительно оценивают норму ст. 144 УПК РФ, позволяющую ведущему процесс назначать судебную экспертизу до возбуждения уголовного дела и получать заключение эксперта, но с учетом соблюдения важного условия — если это не связано с применением мер процессуального принуждения в отношении живых лиц [4—6].
И.В. Овсянников [7] считает не просто проблематичным, но и невозможным производство судебной экспертизы в отношении живых лиц на стадии возбуждения уголовного дела ввиду особенностей объекта исследования и необходимости принуждения. Возникает вопрос, можно ли проводить экспертизу при условии получения согласия будущего подэкспертного. В данном случае при отсутствии иных обстоятельств, препятствующих проведению экспертизы и предполагающих принуждение, проведение исследования вполне возможно.
Полагаем логичным определить возможность производства таких экспертиз до возбуждения уголовного дела только при соблюдении действующих одновременно условий: 1) согласие живого лица (подэкспертного) или его законного представителя на проведение экспертного исследования, в том числе с помещением в стационар; 2) подготовка в полном объеме других объектов экспертного исследования: медицинские документы, характеристики, справки, личные документы и пр. Кроме того, должны быть разработаны гарантии, позволяющие подэкспертному реализовать предоставленные законом права, а также наделить его правом отказаться от производства в отношении его судебной экспертизы.
3. Ранее п. 3 «а» ст. 67 УПК РСФСР [8] было предусмотрено положение, в соответствии с которым эксперт подлежал отводу, «если он участвовал в деле в качестве специалиста, за исключением случая участия врача-специалиста в области судебной медицины в наружном осмотре трупа». В действующем УПК РФ такое положение отсутствует, но в ст. 18 ФЗ о ГСЭД содержится основание для отвода эксперта: «если он как врач до назначения экспертизы оказывал подэкспертному лицу медицинскую помощь». Такое основание по сути является отголоском указанного положения УПК РСФСР.
Некоторые авторы считают необходимым вернуть приведенную норму п. 3 «а» [9]. А.В. Хмелева [10] предлагает внести дополнение в ст. 70 УПК об установлении основания для отвода эксперта — судебного медика или психиатра, которое содержится в ст. 18 ФЗ о ГСЭД, обосновывая это обеспечением объективности последующей экспертизы. Приводимые в защиту введения такого положения аргументы обосновываются в целом желанием врача скрыть возможные допущенные ошибки, корпоративной этикой его коллег и прочими аспектами, объединенными элементом заинтересованности.
Представляется, что положение ст. 18 ФЗ о ГСЭД сформулировано без учета особенностей проведения экспертизы в отношении живого лица. Например, СПЭ проводится только в комиссионном составе, а участие того врача, который оказывал медицинскую помощь подэкспертному, облегчает сбор анамнеза; он, как правило, выступает врачом-докладчиком при производстве экспертизы. Некоторые специалисты полагают, что такой врач не будет беспристрастным, его действия могут быть направлены на сокрытие возможных предыдущих ошибок в лечении, а доверительные отношения с пациентом, желание помочь могут привести к недостоверному решению при производстве экспертизы [11]. Возражая авторам, следует отметить, что имеются куда более простые возможности для сокрытия ошибок.
Если речь идет о так называемой корпоративной этике, то непонятно, каким образом рассматриваемое положение закона помешает коллегам не допущенного к участию в судебной экспертизе сведущего лица ее применить. Кроме того, следует помнить об уголовной ответственности эксперта за дачу заведомо ложного заключения, а также о профессиональной экспертной этике, нарушение которой неминуемо отразится на возможности в дальнейшем заниматься экспертной деятельностью.
Наличие положения п. 1 ч. 2 ст. 70 УПК РФ («предыдущее его участие в производстве по уголовному делу в качестве эксперта или специалиста не является основанием для отвода») объясняется в том числе целесообразностью экономии времени и финансовых затрат. Специалист или эксперт, изучивший объект ранее, имеет о нем представление и способен помочь следователю или суду в обеспечении надлежащей подготовки к назначению судебной экспертизы (от правильного определения ее вида, формулирования вопросов, решения вопроса о комиссионном характере и пр.). Не совсем ясно, в чем принципиальное различие врача, который оказывал медицинскую помощь человеку и при этом обследовал его, и специалиста, осматривавшего объект будущей экспертизы, которую ему поручили производить. Таким образом, обоснование необходимости введения данной нормы отсутствием объективности в целом укладывается в уже существующее положение законодательства, предусматривающее отвод эксперта по причине его личной заинтересованности в исходе дела.
С учетом возможностей участников процесса, предоставляемых им законом в целях обеспечения состязательности, полагаем вполне возможным преодолеть вероятные негативные последствия участия специалиста-врача, который оказывал медицинскую помощь, в качестве эксперта.
4. Исследование и оценка заключения эксперта, особенно при производстве экспертиз в отношении живых лиц, представляет сложность для лица (органа), ведущего процесс, прежде всего в связи с отсутствием у последнего специальных знаний, а также ввиду нежелания вникать в изложенное в экспертном заключении. Проведенное нами анкетирование экспертов, судей и следователей выявило противоречия. Судьи и следователи указали, что тщательно подходят к исследованию и оценке заключения эксперта, справляются с этим самостоятельно (более 67%) и не часто привлекают специалиста для оказания помощи (около 30% случаев). Практика свидетельствует о противоположном. Как правило, для лица (органа), ведущего процесс, интерес представляет только заключительная часть экспертного исследования. Чаще для его оценки сторона защиты привлекает специалиста, который выявляет серьезные нарушения не только в оформлении актов медицинских освидетельствований (например, по делам об административных правонарушениях) и экспертных заключений. Например, достаточно распространенными в практике являются случаи выявления нарушений требований приказов Минздрава России при проведении медицинского освидетельствования на состояние опьянения, в том числе химико-токсикологических исследований: неотображение информации о проведенном исследовании и полученных результатах в полном объеме, отсутствие пояснений и трактовки представленных результатов с точки зрения специальных знаний в области химии и медицины, проведение исследования не в полном объеме и нарушение правил проведения исследований, изложенных в методике. Подобные случаи, в том числе с учетом влияния субъективного фактора и ошибочного восприятия, отражены в научной литературе [15, 16].
Подобные нарушения встречаются нередко и при расследовании и рассмотрении уголовных и гражданских дел. Они характеризуются чаще всего наличием не вполне обоснованного выбора экспертом единственного варианта при полном отсутствии анализа других возможных выводов, вытекающих из проведенного исследования. Лицо (орган), ведущее процесс, при принятии решения нередко выбирает именно тот вариант, который обозначил эксперт в выводной части заключения, забывая верно подмеченное И.Я. Фойницким [12] правило: «Нет оснований придавать особое значение экспертизе медицинской и так же мало оснований считать экспертизу судебным решением».
5. Неоднократно подчеркивалась необходимость совершенствования нормативного регулирования судебно-экспертной деятельности. Предпринятые попытки оставляют желать лучшего. В ч.1 ст. 36 Проекта Ф.З. о СЭД положения принятого закона (о судебно-экспертной деятельности) должны будут распространяться на судебно-экспертную деятельность, за исключением СМЭ и СПЭ, нормативное регулирование которых будет осуществляться в рамках действующего ФЗ о ГСЭД. Исследователи подчеркивают нецелесообразность такого регулирования. Е.Р. Россинская [13] отмечает: «Действие настоящего Федерального закона распространяется на судебно-медицинскую и судебно-психиатрическую экспертную деятельность». Это позволяет сделать вывод о проведении этих экспертиз только в государственных экспертных учреждениях, что нереально. Е.А. Зайцева [14] полагает, что подобное предложение связано с невозможностью Минюста России, вводящего систему добровольной сертификации, которая развивается в Проекте Ф.З. о СЭД и практически монополизируется, осилить рынок СМЭ и СПЭ.
Представляется, что, во-первых, подобное развитие событий подчеркивает отсутствие согласованности министерств, обеспечивающих организационное руководство производством определенных видов экспертиз. Во-вторых, если законодатель все-таки сохраняет государственную монополию на проведение СМЭ и СПЭ, то сделать это следует в рамках одного закона о судебно-экспертной деятельности, выделив в нем главу, посвященную нормативному регулированию этих видов экспертиз. Кроме того, следует учитывать единые основы судебной экспертизы, разрабатываемые в рамках науки «судебная экспертология», основные положения которой сформулированы Е.Р. Россинской [17].
Выявленные проблемы и предложенные пути их решения отнюдь не бесспорны, однако сделанные выводы выявляют необходимость проведения дальнейших исследований по поставленной тематике, совершенствования законодательства только с учетом научных разработок и с непременным участием компетентной научной общественности в подготовке и обсуждении законопроектов.
Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
The authors declare no conflicts of interest.