Очень важно в жизни иметь не только прекрасных родителей, но и замечательных учителей. Когда есть учитель или тот, кого ты считаешь своим учителем, это во многом определяет твою жизнь.

Мне просто повезло в жизни, повезло в профессии, повезло в том деле, которым я занимаюсь. Повезло именно из-за того, что на моем довольно длинном жизненном пути я познакомилась с профессором Преображенским Борисом Сергеевичем. Для меня это было эпохальное событие.

После окончания медицинского института я работала в Казахстане в туберкулезном санатории врачом-отоларингологом. Профессию отоларинголога я выбрала еще в институте. В то время ты не мог остаться там, где учился, было распределение. Я была направлена в Казахстан, а вернувшись из Казахстана я работала врачом-оториноларингологом. Работа мне не очень нравилась, я считала ее скучной и монотонной. Отоларингология гораздо более интересная и широкая специальность, если ты работаешь в стационаре. Это, в общем-то, профессия хирургическая, и именно поэтому я стремилась попасть в ординатуру, чтобы выучиться и стать настоящим профессионалом-отоларингологом и работать в стационаре. К сожалению, мне это не очень удавалось. В ординатуру брали далеко не всех и, к тому же, у меня было несколько «отрицательных моментов». Основным из них было то, что у меня к тому времени были маленькие дети. Когда я подавала документы в первый раз, у меня был 1 маленький ребенок, и меня никто не взял. Но во второй раз, когда я подала документы в городскую ординатуру, вдруг, к счастью и огромнейшему удивлению мне повезло, хотя в то время у меня было уже двое детей: младшей дочери был год, а старшей — четыре года.

Еще у меня был один значительный «минус» для того времени — по национальному вопросу — был государственный антисемитизм, и обычно в клинику не брали и по национальным признакам.

Не смотря на все это, я попала в ординатуру Первой Градской больницы, чему была страшно рада. Но, с другой стороны, я немного расстроилась, так как заканчивала Первый мединститут, где ЛОР-практика проходила в клиниках, и я совершенно не знала, что в Первой Градской больнице находится кафедра 2 Мединститута. Я думала, что я буду городским ординатором, буду работать в обычной городской больнице.

Когда один из моих знакомых узнал, что я не очень довольна своим распределением, то даже хотел как-то обхитрить меня и предложил поменяться. Он-то понимал, что я попала в лучшую ординатуру. Я не стала меняться, так как посчитала, что это незаконно, и очень боялась, что если я что-то сделаю незаконно, то не попаду в ординатуру больше никогда.

И вот, когда я пришла в ординатуру 1 сентября и в первый раз увидела Бориса Сергеевича Преображенского, который возглавлял кафедру, меня просто ошеломил его образ. Это была «любовь с первого взгляда». Я поняла, что вижу и слышу великого человека. Это было просто как удар. Он был очень красив, высокого роста под 2 метра, с очень хорошей фигурой, стройный. Сразу видно, что он не совсем обычный человек — он на голову выше остальных, и в прямом, и в переносном смысле.

А после того, как я услышала его речь, он меня совершенно покорил. Мне хотелось все время ходить на работу, быть там, где он, научиться и быть в какой-то мере достойной его. Чтобы он меня заметил, чтобы я была не то чтобы на одном уровне, но хотя бы могла разговаривать с ним. Для меня он был просто великий человек.

Борис Сергеевич — это такой русский интеллигент, я таких раньше и не видела, хотя родилась и жила всю жизнь в Москве. Но, я говорю вполне искренне, и за всю жизнь, я ни разу не разочаровалась в Борисе Сергеевиче Преображенском. Необычный человек, Человек с большой буквы.

Борис Сергеевич знал несколько языков, мог свободно говорить на английском, немецком, знал всю литературу. Он был человеком высокого интеллекта и необыкновенным организатором.

Он не просто был профессором и заведующим одной из кафедр 2 Московского медицинского института. Он, по моему мнению, и это, кстати, было не только мое мнение, возглавлял всю отоларингологию России. С его появлением, с его работой, оториноларингология намного возвысилась и развилась. Он создал различные направления в нашей специальности. У него было бесконечное количество научных работ во всех областях оториноларингологии. Он сделал очень много нового.

Я говорю не только о том, что были изобретены новейшие операции, но стали развиваться просто целые направления, которых и не было раньше в отоларингологии. Например, аллергология и оториноларингология раньше были разными науками, а такое понятие, как аллергические заболевания в оториноларингологии, ввел именно Борис Сергеевич.

У него было очень много учеников. Это было обучение на самом высоком уровне. Борис Сергеевич всегда привлекал к любой проблеме специалистов высокого класса. Так, аллергия в отоларингологии была внедрена благодаря тому, что он привлек к этой проблеме проф. Адо, который занимался, как патофизиолог, аллергией, и сумел провести научные исследования этой проблемы на самом высшем уровне.

Борис Сергеевич не просто считал, что «отоларингология» отдельная профессия, а сделал ее одной из самых продвинутых специальностей в медицине. ЛОР-болезни были раньше одним из небольших ответвлений медицины, «узкой» специальностью, в то время как терапия, болезни сердечно-сосудистой системы, органов дыхания, желудочно-кишечного тракта — все они изучались на высоком уровне. При Борисе Сергеевиче Преображенском оториноларингология стала именно наукой и заняла то место, какое она имеет сейчас.

В клинике под руководством Бориса Сергеевича Преображенского всегда было много аспирантов, ординаторов. Всюду через учеников он «насаждал» свои идеи, свою технику операций. Для него было очень важно, чтобы ЛОР-наука была не просто в одном месте, а чтобы это было в государственных масштабах. Он вообще был государственный человек и мыслил не как «профессор-одиночка», занимающийся каким-то одним направлением в науке. Он считал себя главой отоларингологии и стал им, недаром ему было присвоены звания Героя Социалистического Труда. Борис Сергеевич считал, что каждый человек должен заниматься своим делом, на высшем уровне. Он считал, что если правильно руководить людьми, дать им возможность развиваться, указать верную дорогу, учить, то любого человека можно сделать профессором или руководителем клиники. Так он и делал. По всей стране почти все заведующие кафедрами, отделениями и были учениками Бориса Сергеевича Преображенского.

Я лично увлеклась оториноларингологией именно под влиянием Бориса Сергеевича Преображенского. Если такой великий человек нашел столько интересного в этой науке, как я могла не последовать за ним?! Я увлеклась хирургией, ходила на все его операции, лекции, и хотела дальше оставаться в науке, стремиться к тому, чтоб достичь какого-то уровеня в оториноларингологии и заниматься тем, чем занимается мой учитель.

Но я обучалась не в аспирантуре, а в двухгодичной ординатуре, которая позволяла мне только повысить квалификацию врача оториноларинголога. Эта цель выполнялась в клинике под руководством Бориса Сергеевича очень хорошо. Все, кто заканчивал обучение, умели оперировать. Но я очень хотела в дальнейшем заниматься наукой, и в общем как-то остаться при Борисе Сергеевиче. Можно сказать, что это была моя основная цель.

Я пришла к Борису Сергеевичу Преображенскому и попросила, чтобы он дал мне возможность проводить какие-нибудь научные исследования. Любой другой на его месте сказал бы: «У меня столько аспирантов, учеников, я и для них то не нахожу тем...». По сути, это же лишняя работа, а я ничем не отличалась от других, никак себя не показала, да и как можно показать, когда столько врачей, столько ординаторов.

Но так как это был Борис Сергеевич, который откликался на любую просьбу, уже на следующий же день он вызвал меня к себе. Он уже знал мое имя и отчество, а это всегда очень приятно, когда тебя узнают. И сказал: «Знаешь, я вчера прочитал одну статью в иностранном журнале, — а на столе у него всегда была самая современная литература по оториноларингологии, в том числе и иностранная. — Тема, которую я тебе поручу, скорее поисковая и вряд ли даже что-нибудь из этого выйдет. Аспирантам я ее дать не могу, так как им нужно давать такую тему, которую при известном трудолюбии и при моем руководстве они точно выполнят за три года».

«Так вот, я прочитал о таком заболевании, как гриб в ухе. Немецкий врач пишет об этом. Я даже сам плохо понял, как такое получилось. Он посмотрел, вылечил, и человек не просто поправился, а еще и слух у него вернулся. Все-таки интересно проверить. Ты ведь хочешь заниматься наукой, исследованием? Давай вот проверь это».

И чем еще он меня удивил — он сказал совершенно не стесняясь: «Ты знаешь, я ведь отоларинголог, знаю хорошо литературу, но это ближе все-таки к кожным заболеваниям. Я не понял даже — среднее ухо или наружное было поражено в этом случае. Как я могу тебе помочь, я тоже подумал — нужно тебе проконсультироваться не только со мной. Возглавляет микологию в стране проф. Аликевич. Я ему позвоню и договорюсь, чтобы ты с ним увиделась, и что бы ты у него могла консультироваться».

Я прочитала статью, а проф. Аликевич действительно меня ввел в мир микологии. После этого сам Аликевич свел меня уже проф. Кашкиным, возглавлявшим микологическое направление в Ленинграде. Таким образом и сложилась моя судьба, благодаря только той статье, которую заметил пытливый ум и эрудиция Бориса Сергеевича Преображенского.

Дальше он во всем меня поддерживал, так как очень многие недоумевали, считали, что не может быть грибковых заболеваний.

Сейчас, после стольких лет работы, многих написанных мною книг, статей, это стало целым направлением, а не мифом о грибковых заболеваниях, но начало было положено именно академиком Борисом Сергеевичем Преображенским.

А тогда я описала клинику этого заболевания. То есть моя задача, задача отоларинголога, была просто понять это новое заболевание. Было вылечено 1000 больных, которые, конечно, благодарны были мне и Борису Сергеевичу Преображенскому.

Благодаря нашим разработкам стали возможными диагностика, лечение и спасение людей от грибковых заболеваний, которые могут быть и смертельными.

Все это заслуга Бориса Сергеевича Преображенского как Учителя. Он не только ведь обучал людей, но и продвигал их, трудоустраивал. И готовил людей при этом не для себя, не для своей кафедры. Он легко расставался со своими учениками в отличие от других профессоров, которые, готовя учеников, работали для себя. Он придерживался другого мнения — он учил и готовил специалистов для страны. Он считал, что нужно делать так, чтобы ученик после него шел в самостоятельную жизнь, дальше руководил и продвигал нашу профессию.

Так было и со мной.

После окончания ординатуры я работала в клинике врачом-дежурантом. Кстати, дежурантом я осталась только из-за Бориса Сергеевича Преображенского. В Первой Градской Борис Сергеевич ввел эту штатную единицу — врач оториноларинголог дежурил в приемном отделении. Это была тяжелейшая работа — 8—10 дежурств в месяц, на которую никто не соглашался.

Это место он предложил мне, зная, что я хочу остаться в клинике и пойду на все условия. Я дежурила каждые 2—3 дня. Дежурства не были такими, как сейчас. В приемном отделении бесконечный поток пациентов — сломанные носы, кровотечения, задыхающиеся люди, нужно было и трахеостомию делать. К тому же в то время было очень много отогенных осложнений, когда требовалась срочное хирургическое лечение. Конечно, это была для меня и школа, но это была ужасно тяжелая работа, и я за нее держалась только из-за Бориса Сергеевича. А из-за моего семейного положения — у меня было двое маленьких детей, которые тоже требовали внимания, я очень уставала. Материально мы жили не очень хорошо, и я еще полставки брала в других местах, а параллельно писала диссертацию.

Ну и уже после того, когда я защитила диссертацию, Борис Сергеевич сам подумал, куда меня направить. В это время шел конкурс на должность младшего научного сотрудника в Институт болезней уха, горла и носа. Это было в Боткинской больнице, и Институт возглавлял тогда, по-моему, проф. Д.И. Тарасов, но, в любом случае, руководство было не из школы Преображенского. Документы я подала туда по рекомендации Бориса Сергеевича. Сама я бы никогда не осмелилась — я думала, что шансов почти нет. Вопрос национальности так и оставался, плюс я пришла из другой клиники.

В стационар устроиться было очень сложно, и для всех кандидатов проходил конкурс. Кроме меня было еще 6 претендентов на это место. В ходе этого конкурса проходило заседание Ученого совета, и из 6 человек был предложен один молодой человек, который возглавлял ЛОР-отделение под Москвой.

Все члены совета стали выступать и, конечно, решили поддержать молодого человека — он мужчина и хорошо оперирует. Но с учетом того, что конкурс был объявлен на должность младшего научного сотрудника, а не на практического сотрудника, и при этом только я одна была кандидатом наук, по всем другим показателям объективно все было за мою кандидатуру.

И тут выступает Борис Сергеевич — он решил, что все выдвигают другого кандидата потому, что он мужчина. В своей речи Преображенский охарактеризовал меня как ученого, который открыл новое направление в специальности. Но, самое главное, чем он всех поразил, это то, что половина речи его была в защиту женщин, он так и сказал:

«Я думаю, что вы все проголосовали за молодого человека потому, что если есть выбор — мужчина или женщина, мы всегда выбираем мужчину, и мужчину как врача, и мужчину как ученого, считая, что женщины не могут быть достойными, быть равными. В данном случае вы совершенно не правы. Я тоже так думал, но сейчас у меня в клинике моими главными ученицами и помощниками являются Лия Борисовна Дайняк и Галина Федоровна Назарова. И я считаю, что более талантливых, организованных и превосходных отоларингологов в других клиниках просто нет. Я за ними, как за каменной стеной. И моя клиника только потому вышла на первые места, что у меня такие женщины. Я желаю вам только успехов, а взяв Веру Яковлевну Кунельскую, вы так же будете довольны. Уверен, она во многом восславит нашу науку, и именно потому, что она женщина». Так необычно было это выступление...

Еще были многие моменты, которыми я поражалась, поражалась его чуткости, пониманию людей.

Однажды меня поставили выступать в ЛОР-обществе. Это было очень значимое выступление для меня, я очень много готовилась, переживала. Мой доклад поставили третьим. В президиуме был Борис Сергеевич, он всегда ходил на заседания ЛОР-общества.

Прошли 2 длинных доклада, обсудили по ним вопросы, и председатель сказал «Ну, уже поздно, не будем делать 3 доклад, остановимся только на организационных вопросах и закончим».

Я, конечно, расстроилась, и тут ко мне приходит записка из президиума от Бориса Сергеевича, в которой было написано: «Извини их, они просто не понимают, как они обижают. Но в данном случае они обидели сами себя, не послушав тебя, не получив такого удовольствия и такого счастья, которое получаю я, когда слушаю тебя». Мне уже не нужно было никакого выступления, никакого доклада. Мой кумир ТАК мне написал.

Я считаю, что Борис Сергеевич в моей жизни был огромным подарком в профессиональном и просто в человеческом плане, он сделал мою судьбу.

Какой был Борис Сергеевич как руководитель?

Его необыкновенно уважали, его слово было закон. Он не был строгим, но все боялись одного его взгляда. Дисциплина была совершенно железная. Опоздания он считал просто недопустимой вещью.

Он строил научную и практическую деятельность на высшем уровне.

Каждое утро у него начиналось с конференции, почти ни в одной клинике такого не было, а я потом во многих работала. В 8 утра, мы все, абсолютно все (дежурные сестры, врачи, научные сотрудники) докладывали о том, как прошло дежурство. И именно поэтому каждый понимал свою ответственность.

Все боялись, правильно ли они поступили, правильно ли сделали, разбирался каждый случай. Например, когда больной поступал с паратонзиллярным абсцессом в любую другую больницу ему только вскрывали абсцесс. В нашей клинике было проведено научное исследование, которое показало, что паратонзиллит возникает только у людей с хроническим тонзиллитом и им показана тонзиллэктомия. Это было обязательным, а делать тонзиллэктомию в таких условиях, когда у человека все болит, когда он даже открыть рот не может хорошо и анестезия очень плохо действует было очень сложно. Но такая была установка и любой врач это делал.

А если он не сделал по какой-то причине (чаще всего если больной боялся, не захотел), то докладывая, все уже придумали определенную формулировку. Нельзя было просто сказать «больной отказался» — это было не то слово. «Что значит отказался?» — говорил в таких случаях Борис Сергеевич — «Значит больной тобой может руководить? А ты должен правильно объяснить, что заболевание сердца может и другие осложнения». Все дрожали, как осиновый лист, и придумали для таких случаев формулировку — «больной не решился». Это конечно не часто было, но все-таки случалось.

Утренняя конференция — это была необыкновенная учеба. Для каждого пациента должно было быть четкое объяснение и обоснование в госпитализации.

С носовым кровотечением пациентов мы не должны были госпитализировать в стационар. Если ты госпитализировал такого больного, то нужно было 1000 раз это обосновывать. Надо было остановить носовое кровотечение в приемном отделении, если остановил, но пациент в тяжелом состоянии — надо госпитализировать в терапию.

А если поступал пациент с хроническим гнойным отитом, то тут важно было правильно назначить и обосновать обследование. Недопустимо было просто отпустить такого больного домой. Если появлялись какие-то, пусть и самые малые симптомы осложнений, надо было обязательно вызвать невропатолога, сделать снимок.

Борис Сергеевич 2 раза в неделю делал обход в клинике. Это был настоящий профессорский обход. Врач палаты дрожал перед обходом, и все уже знали, вторник — это обход. Во вторник после утренней конференции врачей палат не найти потому что они готовились к обходу — где-нибудь заперлись, берут учебники и читают все по своим пациентам. Врач должен назубок знать всю историю своего больного, все обследования и планируемое лечение. И это тоже была школа.

Если врач на обходе что-то не отвечал или говорил неверно, то Борис Сергеевич при этом произносил только «О-О», что означало «отсутствие одаренности». Таким образом он мягко намекал на свое недовольство, в то время, как другой бы накричал. При больном он считал невозможным каким-то иным образом выражаться, дальше же врач будет лечить данного больного — это не допустимо его дискредитировать, и поставить в неудобное положение. Для него и врач, и больной всегда это были в первую очередь люди, которых надо уважать, и всякое замечание делать в форме, которая присуща именно ему. Такого второго человека я не встречала.

Как Борис Сергеевич общался с пациентами?

С пациентами он был царь и Бог, потому что от него исходила необыкновенная уверенность. Если он говорил больному «Все будет хорошо!», то больному это было не просто утешение, он верил в это и это было одно из средств и методов его лечения. В него верили, как в Бога. Больные его просто боготворили.

Борис Сергеевич оперировал, конечно, просто замечательно, но он никогда не сделал бы операцию просто так, «операцию ради операции». Для него больной был на первом месте, нужна ли ему операция — этот вопрос был в первую очередь. Профессор всегда учитывал риски и очень часто отговаривал человека от оперативного лечения, которое он считал, можно не делать, так как риск гораздо сильнее эффекта который можешь и не получить.

Борис Сергеевич был необыкновенно порядочный человек, в клинике не допускалось брать деньги за лечение, как это было распространено в те годы.

Всем его ученикам просто хотелось быть рядом с ним. Все его врачи, и все его подопечные учились не только науке, своей профессии, но и просто — как поступать в жизни.

Фотоальбом с архивными фотографиями профессора Бориса Сергеевича Преображенского доступен по ссылке https://cutt.ly/jCcfRfl