Правовое пространство уголовного судопроизводства стремительно меняется. Как это отразится на судебно-медицинской экспертной практике? Готовы ли судебные медики к работе в условиях состязательного процесса?

Известный российский юрист П.С. Пороховщиков [1] сформулировал главное правило работы юриста с экспертным заключением в условиях состязательного уголовного судопроизводства: «Если в процессе есть эксперт со стороны противника и экспертиза имеет значение, оратор должен выставить эксперта не менее сведущего и решительного, со своей стороны. Не сделать этого — легкомыслие непростительное. Пока эксперт один, он неуязвим, хотя бы говорил вздор. Дайте ему противника, речения оракула превращаются в самолюбивый спор».

Понимание исключительности положения эксперта в уголовном судопроизводстве, который «...неуязвим, хотя бы и говорил вздор», побудило Верховный суд Российской Федерации в постановлении Пленума №28 от 21.12.10 «О судебной экспертизе по уголовным делам» в ч. 2 п. 19 обратить внимание судов на целесообразность привлечения специалиста в процесс «для оказания помощи в оценке заключения эксперта и допросе эксперта» [2].

Основанием для приведенного положения Пленума Верховного суда РФ о привлечении специалиста служила формулировка ч. 1 ст. 58 (Специалист) УПК РФ, в соответствии с которой обладатель специальных знаний в качестве специалиста участвует в уголовном судопроизводстве, в том числе и «для разъяснений сторонам и суду вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию», а ч. 4 ст. 271 (Заявление и разрешение ходатайств) УПК РФ позволяла специалисту принять участие на судебном этапе судопроизводства. В отсутствие ограничений круга вопросов, которые могут быть поставлены перед специалистом в рамках его компетенции, он может дать разъяснение по вопросам, возникающим у участников процесса в связи с необходимостью оценки судебной экспертизы как доказательства. По существу, специалист может принимать участие в уголовном судопроизводстве либо в качестве оппонента эксперта (т.е. критика суждений, сформулированных в экспертном заключении), либо в поддержку его позиции, сформулированной в выводах.

Реализовать возможность оппонирования эксперту на судебном этапе в силу ряда причин было сложно, поэтому практика участия специалиста в уголовном процессе в общероссийском масштабе со времени вступления в силу действующего УПК РФ складывалась трудно. Потребности в оценке обоснованности экспертных выводов ни у следствия, ни у стороны обвинения в суде не усматривалось никогда. И следователь, и прокурор всегда понимали, что при единоличном выполнении, в частности, судебно-медицинской экспертизы в силу положений ст. 196 УПК РФ (Обязательное назначение экспертизы) невозможно надлежаще оценить достоверность экспертного вывода о причине смерти, а также характере и степени вреда, причиненного здоровью, так как иного доказательства, которым бы устанавливалась причина смерти или причиненный здоровью вред, в деле просто нет. В силу этого в суде обсуждение вопроса достоверности экспертных выводов всегда подменялось суждениями о наличии оснований для недоверия эксперту.

Не спасала ситуации и попытка формализации судебно-медицинских оценок подзаконными нормативными актами. В части, касающейся установления причины смерти, такого акта нет (никогда не было), а в части, касающейся экспертной оценки причиненного вреда здоровью, некорректно составленный нормативно-правовой акт влечет за собой тиражирование судебных ошибок. Так, уже с момента вступления в силу «Медицинских критериев оценки степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека» (далее — «Медицинские критерии») п. 6.11 противоречил формулировке ст. 111 УК РФ (Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью), который, как известно, является Федеральным законом, из-за допущенной авторами подзаконного акта смены вида глагола с совершенного («вызвать» — в формулировке ст. 111 УК РФ), на несовершенный («вызывать» — в п. 6.11) в оценке размера утраты общей трудоспособности более одной трети. Это повлекло за собой изменение границы применения закона и привлечение к уголовной ответственности за пределами установленных УК РФ составов преступления. Например, перечисленные в п. 6.11 переломы гораздо чаще возникают при дорожно-транспортных происшествиях (ДТП), чем при бытовых конфликтах. В связи с этим изменение вида глагола в формулировке «Медицинских критериев» открыло возможность привлекать к уголовной ответственности виновных в ДТП по ч. 1 ст. 264 УК РФ (Нарушение правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств) до, а не после определившегося исхода травмы. Таким образом, подмена вида глагола в подзаконном акте расширило возможность применения ст. 264 УК РФ. Особо абсурдно использование в практике судебно-медицинскими экспертами для обоснования вывода о степени вреда здоровью «Медицинских критериев» после вступления в силу Федерального закона №323-ФЗ от 21.11.11 «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации». В этом законе в ч. 2 ст. 62 (Судебно-медицинская и судебно-психиатрическая экспертиза) изменен ранее существовавший «порядок определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека». Как известно, ранее такой порядок устанавливался Постановлением Правительства №522 (Об утверждении Правил определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека). В нем Министерству здравоохранения и социального развития было поручено наряду с разработкой «Медицинских критериев» «давать необходимые разъяснения по применению Правил, утвержденных настоящим Постановлением» (разъяснений эксперты так и не дождались). С 2011 г. порядок определения степени вреда здоровью человека должен устанавливаться Министерством здравоохранения, однако поручить Министерству здравоохранения разработать «Медицинские критерии» уже некому. Понятия «порядок» и «критерии» — не синонимы, потому выдавать один нормативный документ за другой некорректно.

Побудить следствие более критично относиться к заключению эксперта призвано внесенное в апреле 2017 г. дополнение в формулировку ст. 159 УПК РФ (Обязательность рассмотрения ходатайств). В соответствии с ч. 2.2 уже действующей редакции названной статьи следователю вменено в обязанность приобщать к материалам дела наряду с прочими доказательствами заключение специалиста. Тем самым в уголовном судопроизводстве по преступлениям против жизни и здоровья (а также по иной категории дел, состав преступления которых предусматривает причинение вреда здоровью) при отсутствии инициативы со стороны следствия, чтобы надлежаще проверять экспертное заключение, впервые со стороны защиты появилась возможность организации критики экспертизы на досудебном этапе. Представляется очевидным, что появление в материалах дела возражений на заключение эксперта потребует от следствия оценки этого доказательства. Результатом оценки может быть либо назначение повторной или дополнительной экспертизы (что удлиняет сроки следствия), либо допрос эксперта по разъяснениям специалиста с последующим отклонением заключения специалиста как доказательства по тем или иным основаниям. Далеко не факт, что прокурор, утверждающий обвинительное заключение, согласится с критичной оценкой следователем заключения специалиста. Существенным фактором, который мотивирует прокурора внимательно отнестись к доказательству, оппонирующему выводам экспертизы, по крайней мере в делах по обвинению по ч. 4 ст. 111 УК РФ (Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью; «...повлекшие по неосторожности смерть потерпевшего...») или ст. 105 (Убийство), является Федеральный закон №190 от 23.06.16 «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с расширением применения института суда присяжных заседателей». Согласно этим изменениям, с июня 2018 г. присяжные могут быть приглашены для рассмотрения дел в районном (гарнизонном военном) суде по обвинению в совершении преступлений, предусмотренных перечисленными ранее статьями, а также ст. 277 (Посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля), статьями УК РФ: ст. 295 (Посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование), ст. 317 (Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа) и ст. 357 (Геноцид). Следовательно, разъяснения специалиста будут адресоваться не только профессиональным юристам, но и представителям общества, которыми являются присяжные заседатели.

Следует заметить, что в интервью «Интерфаксу» 26.12.18 председатель Мосгорсуда Ольга Егорова сообщила, что за первые 6 мес в районные суды поступило 20 дел, рассмотрение которых предусматривает участие присяжных. По 11 из них состоялись вердикты, из которых каждый второй оправдательный, причем в 4 из 6 присяжные были единодушны в своем решении о невиновности обвиняемого [3].

При рассмотрении дел, в которых участие присяжных не предусмотрено либо ходатайство об их привлечении не заявлено, существенным фактором, который мотивирует суд внимательно отнестись к заключению специалиста, оппонирующему выводам экспертизы, является Федеральный конституционный закон «О внесении изменения в Федеральный конституционный закон «О судебной системе в Российской Федерации» и отдельные конституционные законы в связи с созданием кассационных судов общей юрисдикции и апелляционных судов общей юрисдикции» от 29.07.18 №1-КФЗ. Этим законом разрывается территориальная и организационная связь между судами с целью повышения их независимости и снижения влияния межличностных отношений на принятие судебных решений. Для практики это означает, что даже в случае «продавливания» через суд первой инстанции дела с неразрешенными возражениями специалиста относительно положенной в основу обвинения судебно-медицинской экспертизы, после создания апелляционных и кассационных судов общей юрисдикции существенно повысится вероятность более критичной оценки экспертизы как доказательства и принятия этими судами «болезненных» для суда первой инстанции решений.

Очевидно, что в этих условиях реакцией на регулярное появление в материалах дел заключений специалистов, критикующих имеющиеся в деле экспертизы, станет вопрос руководства следствия к руководству государственного судебно-медицинского экспертного учреждения (ГСмЭУ) о качестве экспертиз и эффективности работы по его повышению.

Корректировка ст. 159 УПК РФ, существенно расширившая возможность привлечения специалиста в процесс, еще не привела к повсеместному критическому анализу экспертиз. Это объясняется не столько безупречностью их работы, сколько «дефицитом кадров» специалистов. Сочетание работы государственным экспертом с оппонированием коллегам по вполне понятным причинам невозможно, хотя это не запрещается действующим законодательством. Теоретически ряды оппонентов судебно-медицинских экспертов могли бы сформировать сотрудники кафедр судебной медицины медицинских вузов, но и они, имея тесные профессиональные контакты с ГСмЭУ, предпочитают не портить отношения с их руководством. К тому же сотрудники кафедр не всегда обладают достаточным опытом, чтобы оппонировать практикующему много лет эксперту. Следует понимать, что дополнение в ст. 159 УПК РФ, сняв проблему физического присутствия специалиста в судопроизводстве, позволяет ему сформулировать разъяснения в письменном виде и направить заключение даже в отдаленный край России. Возможность «работы на расстоянии» создает предпосылку для повышения активности обладателей специальных знаний из числа государственных экспертов, поскольку местное руководство не будет иметь достаточных оснований для пресечения такой работы в другом субъекте Российской Федерации. Основанием к повышению активности обладателей знаний в области судебной медицины является высокая значимость судебно-медицинской экспертизы в исходе расследования дела. В силу этого профессионально работающий адвокат после устранения имевшихся ограничений не может упустить возможность обратиться к специалисту для борьбы с этим доказательством. В Москве и Санкт-Петербурге в настоящее время четко обозначилась тенденция увеличения запросов адвокатов в поисках специалистов.

Тщательный подбор кадров на должности государственных судебно-медицинских экспертов, контроль качества экспертной работы со стороны руководства ГСмЭУ, а также регулярное повышение квалификации экспертов не могут исключить брака в экспертизе, обусловленного профессиональным выгоранием, от которого не застрахованы эксперты — те, кто занимается контролем качества экспертиз, и те, кто берется повышать квалификацию экспертов. Общеизвестно, что опасность профессионального выгорания, которое в отличие от профессиональной деформации личности еще не приводит к переносу профессиональных стереотипов на поведение вне профессии, наряду с прочим состоит в формировании у человека зоны комфорта и возникающем при этом ощущении знания и умения всего, что требуется для успешного выполнения работы. Именно поэтому постепенно снижается общий объем знаний и навыков, который когда-то, в период освоения профессии, приобрел и освоил человек, а оставшиеся фрагменты знаний становятся абсолютными истинами. Процесс профессионального выгорания объективен и поэтому актуален для любой профессиональной деятельности, однако темп и глубина его развития, помимо личностных характеристик, зависит от специфики профессии.

Профессиональная деятельность судебно-медицинского эксперта имеет ряд особенностей, которые до настоящего времени способствовали развитию у него понимания целесообразности всемерной поддержки позиции заказчика (в первую очередь следствия). При завышенной самооценке и отсутствии реальной критики выполняемой работы это приводит к формированию веры в свою непогрешимость и агрессивности в отношении всякого, кто в этом смеет усомниться. В совокупности такие качества, по мнению П.С. Пороховщикова [1], в начале XX века были присущи экспертам недобросовестным и несведущим: «К недобросовестным экспертам я отношу не только бесчестных, которых почти не видал в суде, но и бескорыстно пристрастных, а также легкомысленных, которых видал множество; к несведущим — не только невежд, но и людей умеренных познаний, которых также встречаю на каждом шагу».

Вопрос профессионального выгорания государственного судебно-медицинского эксперта упомянут в данной статье не столько для того, чтобы обратить внимание на это явление, сколько для того, чтобы заметить актуальность его и для тех обладателей специальных знаний, которые возьмутся оппонировать экспертам. Встреча таких профессионально выгоревших специалиста и эксперта в суде имеет много шансов превратиться в «самолюбивый спор», дискредитирующий не только его участников, но и создающий искусственные проблемы для следствия, государственного обвинения, суда, которые будут решать эти проблемы силами ГСмЭУ.

В складывающейся ситуации со стороны судебных медиков любых рангов возможны два варианта реакции:

— до тех пор, «...пока гром не грянет...», игнорировать перечисленные ранее изменения правого пространства, в котором осуществляют свою профессиональную деятельность государственные судебно-медицинские эксперты;

— принимать превентивные меры, чтобы экспертам наиболее безболезненно перейти в состязательное уголовное судопроизводство.

На кафедре судебной медицины и медицинского права Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова в рамках имеющихся возможностей в качестве меры, призванной подготовить судебно-медицинского эксперта к работе с критикой сформулированных им выводов, предлагается цикл повышения квалификации «Судебно-медицинская экспертиза в условиях состязательного уголовного судопроизводства». Рассматриваемые на цикле вопросы ориентированы на обладающего специальными знаниями участника уголовного судопроизводства в процессуальном статусе — как эксперта, так и специалиста. На цикле отрабатываются не столько вопросы тактики использования специальных знаний в уголовном процессе, сколько приемы ведения спора специалиста с экспертом в заданных условиях уголовного судопроизводства [4—6].

Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.

The author declare no conflicts of interest.