Введение

В 1920—1930-х гг. пострадавшие с обширными по площади поражениями кожных покровов (более ¹/₃ поверхности тела) погибали в течение первых суток после травмы, еще в состоянии ожогового шока. Лиц с ограниченными ожогами направляли в травматологические пункты и амбулатории или госпитализировали в хирургические отделения многопрофильных больниц, а также медицинских институтов и факультетов. По данным Е.Д. Ашуркова и соавт. (1957) [1, с. 152], после окончания в 1922 г. Гражданской войны в стране наиболее подготовленный и укомплектованный врачебный, профессорско-преподавательский состав и крупные клинические базы имели Военно-медицинская академия Рабоче-Крестьянской Красной армии (ВМА РККА), Петроградский медицинский институт (с 1924 г. — Первый ленинградский медицинский институт (I ЛМИ)), Психоневрологический институт (с 1930 г. — II Ленинградский медицинский институт (II ЛМИ)). Поэтому накапливаемый их сотрудниками клинический опыт, дополненный результатами экспериментальных исследований, позволял с каждым годом добиваться повышения эффективности лечения рассматриваемой группы пострадавших, а также включения новых знаний в учебный процесс у всех категорий обучающихся.

Материал и методы

Массив публикаций по теме «Практика и теория лечения ожогов различной этиологии в медицинских институтах Ленинграда в 1920—1930-х годах» выявляли с помощью универсальных и отраслевых библиографических указателей, данных предметных каталогов крупнейших фундаментальных медицинских библиотек Санкт-Петербурга и Москвы. Для реконструкции авторского стиля изложения материала и терминологии использован метод цитирования фрагментов первоисточников.

Результаты

В 1920—1930-х гг. для лечения обожженных в Ленинграде использовали не только многопрофильные больницы и травматологические пункты, но и коечный фонд хирургических кафедр I и II ЛМИ, Ленинградского педиатрического медицинского института (ЛПИ), Ленинградского государственного института для усовершенствования врачей (ЛенГИДУВ). Их сотрудники продолжили системное изучение разнообразных хирургических заболеваний, в том числе ожогов различной этиологии, прерванное Первой мировой войной, революциями 1917 г., Гражданской войной.

Наиболее полную для своего времени информацию об опыте лечения ожогов на кафедре факультетской хирургии I ЛМИ (заведующий — проф. В.А. Шаак) за 13 лет работы опубликовал в 1939 г. Л.С. Бекерман [2]. С 1925 по 1938 г. в клинику кафедры были госпитализированы 215 обожженных. Большинство из них (66%) поступили с травмами, полученными по бытовым причинам: «ожоги кипятком» (n=78), «вспышка и взрыв примуса» (n=24), «воспламенение одежды и контакт с горящими предметами при пожарах» (n=19), «ожоги при разжигании печей и костров» (n=17), «горячая пища» (n=15) и т.д. Последствия производственного травматизма встречались реже — в 34% случаев. Большую часть пациентов составляли женщины — 66,1%, мужчин было 33,1%. Распределение обожженных по возрасту следующее: дети — 5 (2,3%), лица в возрасте от 10 до 50 лет — 182 (84,5%), старше 50 лет — 28 (13,2%). Наиболее часто ожоговые раны локализовывались на нижних конечностях — в 70 (33%) случаев, на лице и руках — в 25 (11,6%) случаев, на верхних конечностях — в 18 (8,3%) случаев, на лице — в 15 (7%) случаев и т.д.

Анализируя удобство применения разработанных к тому времени классификаций ожогов по глубине поражения в повседневной работе, автор работы отметил: «В первые дни после травмы точно определить глубину травмы часто невозможно, мы... прибавляем к общепринятым трем степеням ожога еще одну — четвертую, когда ткани... обугливаются». В итоге «пострадавших с поражениями I степени поступило 7, II степени — 89, I и II степени — 62, III степени — 11, с ожогами всех степеней — 12, ожогами II и III степеней — 34».

Специалисты кафедры отмечали значимость определения не только глубины, но и площади поражения. По их мнению, «опасность для жизни обожженного в первые часы зависит больше от распространенности ожога, чем от его глубины» [2]. Для этого использовали методику S. Berkow (1924) [3]. Обобщение полученных данных дало следующие результаты. Пострадавших, у которых площадь поражения занимала «больше половины поверхности тела, было 5 (2,3%), от одной трети до половины поверхности тела — 10 (4,7%), от одной шестой до одной трети поверхности тела — 64 (29,8%), одну шестую поверхности тела — 105 (48,8%), меньше одной шестой поверхности тела — 31 (14,4%)» [2]. Со второй половины 1930-х гг. запись диагноза стали производить по способу, предложенному В.Я. Василькованом (1937) [4] — в виде дроби. При этом площадь поражения указывалась в числителе, а степень ожога — в знаменателе.

Анализ отечественных и зарубежных публикаций 1930-х гг. свидетельствует, что лечение пострадавших с обширными ожогами должно «исходить из тех физико-химико-биологических изменений, которые развертываются как в организме, ...так и в ожоговой ране» [2]. Поэтому в клинике у 32 пострадавших с обширными по площади поражениями кожных покровов проводили исследования клинических и биохимических показателей крови. Это позволило у 20 человек уже в 1—2-е сутки после травмы выявить развитие гемоконцентрации, которая к 10-м суткам сменялась постепенным развитием анемии. Кроме того, установили уменьшение резервной щелочности, развитие адреналинемии, гипергликемии, азотемии, гипохлоремии, уменьшение количества белков сыворотки. В итоге данные лабораторной диагностики наряду с динамикой общего состояния и раневого процесса обожженного стали использоваться врачами для определения прогноза и выбора наиболее рациональной тактики лечения.

Сотрудники кафедры, исходя из теоретической предпосылки, что в основе патогенеза шока лежит перевозбуждение нервной и прежде всего вегетативной нервной системы как регулятора гемодинамики, лечение ожогового шока начинали с введения морфина, хлоралгидрата или применения эфира в смеси с маслом.

Весьма противоречивыми для рассматриваемого исторического периода были взгляды врачей на показания к переливанию крови. Считалось, что переливание крови в стадии шока позволяет снизить вероятность развития анемии и поддерживать артериальное давление. Кроме того, ряд отечественных и зарубежных специалистов пришли к выводу, что «ведущим фактором, обусловливающим смерть при травматическом шоке, является гипотония» [5]. Однако хирурги клиники проводили гемотрансфузионную терапию обожженным только в случае развития септических осложнений, а также в начале эпителизации раневого дефекта или выполнения его грануляциями.

Для восполнения потери жидкости через ожоговую рану пострадавшим вводили капельными клизмами подкожно или внутривенно 0,9% и 20% раствор NaCl и 5% раствор глюкозы. Купирование ацидоза и поддержание кислотно-щелочного равновесия крови осуществляли энтеральным или парентеральным введением растворов соды или фосфорнокислого натрия. Для профилактики столбняка обожженным в обязательном порядке вводили противостолбнячную сыворотку.

Местное лечение осуществляли как закрытым (n=110), так и открытым (n=105) способами. В первом случае использовали гипсовую и меловую повязки, а также повязки с лекарственными средствами и мазями. Во втором случае раневую поверхность обрабатывали дубящими веществами (3—5% раствором марганцовокислого калия, реже танином) с целью образования сухой корки. Для ускорения процесса, особенно при циркулярных ожогах (степень поражения автор не указал), практиковали подвешивание конечностей. Считалось, что образующаяся сухая корка существенно снижает потерю организмом жидкости и тепла, а также предохраняет рану от инфицирования.

Накаливаемый клинический опыт свидетельствовал, что каждый пациент требует индивидуального подхода при выборе тактики местного лечения с учетом фазы раневого процесса. И не зря Л.С. Бекерман (1939) [2] подчеркивал: «Нужно помнить слова Лексера, что "рана — большой гурман и требует смены блюд"».

Для стимулирования репаративных процессов в ране врачи использовали физические лечебные факторы. Так, для согревания больного над кроватью размещали каркас с электрическими лампочками. Для скорейшего превращения влажного некроза в сухой и при развитии в ранах острого воспаления назначали соллюкс-лампу. Практиковали и водные процедуры (купание обожженного в ванне).

В группе наблюдений летальность составляла 8,6—10%.

Анализ результатов оказания помощи обожженным в стенах клиники позволил сформулировать следующий вывод: «Лечение должно быть направлено как на те изменения, которые развиваются у обожженного во всем организме, так и на местные изменения обожженного участка» [2].

Таким образом, в 1920—1930-х гг. в клинику факультетской хирургии наиболее часто на лечение с ожогами поступали пострадавшие, получившие травму в быту, женского пола в возрастной группе от 10 до 50 лет с преимущественным поражением лица и конечностей и глубиной ожогов I и II степени (по классификации того времени). В большинстве случаев площадь ожоговых ран составляла от 15% до 30% поверхности тела. Специалисты клиники использовали лабораторные методы исследования крови для контроля динамики общего состояния пострадавшего. В повседневной клинической работе проводили гемотрансфузионную, инфузионную терапии. Для местного лечения применяли как открытый, так и закрытый методы ведения ран. Стимулировали репаративные процессы, используя физические лечебные факторы. Преобладание больных с поверхностными ожогами, очевидно, определило отсутствие данных о методах хирургического лечения. И уже в 1930-х гг. специалисты кафедры осознали важность формирования персонализированных подходов при разработке тактики общего и местного лечения обожженных.

Выступая в 1938 г. на XXIV Всесоюзном съезде хирургов, И.И. Джанелидзе сообщил, что его доклад основан на изучении собственного материала (за последние 11,5 лет — с 1927 г. по первую половину 1938 г.), охватывающего 660 случаев почти исключительно термических ожогов. Пострадавшим оказывали медицинскую помощь в госпитальной хирургической клинике I ЛМИ им. акад. И.П. Павлова и в Институте скорой помощи [6]. По мнению И.И. Джанелидзе, для раннего выявления развивающихся в организме обожженного осложнений необходима совместная работа хирурга, лаборанта, биохимика. Поэтому пострадавших целесообразно госпитализировать в «определенные лечебные учреждения», они должны находиться в жарко натопленных палатах (до 27—30°C) [7], оснащенных и оборудованных всем необходимым.

По ряду вопросов мнение И.И. Джанелидзе совпадает с взглядами коллег из клиники факультетской хирургии I ЛМИ. Например, что разработанные в то время методики определения площади ожоговой поверхности и классификации ожогов по глубине поражения «далеки от совершенства». А предложенную В.Я. Василькованом идею записи диагноза в виде дроби он признал удачной.

По данным докладчика, в клинике госпитальной хирургии I ЛМИ за 1927—1932 гг. из 325 пострадавших умерли 42, то есть смертность составила 14,8%. Причем в 30% случаев, как на кафедре, так и в последующие годы в Институте скорой помощи, больные погибали уже в первые сутки после травмы. То есть теоретические и клинические аспекты ожогового шока нуждались в углубленном изучении.

В повседневной работе у больных определяли изменения уровней эритроцитов, гемоглобина, белка. Руководитель кафедры подчеркивал: «Общее лечение должно базироваться на изменениях химизма крови этих больных» [7].

В клинической работе И.И. Джанелидзе считал целесообразным выполнение переливаний крови в ранние сроки после травмы, а также проведение инфузионной терапии. По его мнению, обожженному за сутки «различными способами» следует вводить до 4—5 л жидкости под контролем диуреза. Последний должен поддерживаться в объеме, превышающем 2 л/сут.

И.И. Джанелидзе отдавал приоритет использованию открытого метода ведения ожогов II степени по A.G. Bettman. По его мнению, последовательная обработка раневой поверхности 5% раствором танина и 10% раствором ляписа способствует образованию в короткие сроки струпа, под которым происходит эпителизация участка поражения. В то же время при более глубоких ожогах, III степени, когда после отторжения струпа на месте раны «образуется гранулирующая поверхность», И.И. Джанелидзе рекомендовал наложение повязок с рыбьим жиром.

В докладе говорилось, что назначение стрептоцида с первых дней после травмы позволяет эффективно решать вопросы профилактики раневой инфекции и борьбы с ней. По мнению И.И. Джанелидзе, в лечении обожженных важную роль играет применение физических лечебных факторов, прежде всего кварцевой лампы и соллюкс-лампы.

Информацию о проводимых научных исследованиях и частных вопросах лечения ожогов различной этиологии на кафедре и в клинике госпитальной хирургии I ЛМИ представили в 1937 г., на 3-м Всесоюзном совещании хирургов в Ленинграде, ее сотрудники М.П. Бресткин и С.П. Иванов [8, с. 86—87]. Они обобщили результаты своих экспериментальных работ по изучению механизмов электротравмы в эксперименте. Кроме того, С.П. Иванов сообщил, что через клинику «прошло 40 больных с электроожогами и обработан 71 случай электротравм» [8, с. 87]. Преимущественно раны вели консервативно. Однако после ознакомления с результатами первых операций, выполненных D.B. Wells (1929) [9], по иссечению электроожогов с одномоментной кожной пластикой С.П. Иванов успешно произвел 4 аналогичные операции у больных с ограниченными контактными поражениями кожи электрическим током. В то же время он считал, что «при распространенных контактных ожогах и при ожогах, вызванных вольтовой дугой, надо прибегать к консервативному лечению, применяя обычные для термических ожогов методы» [8].

В 1937 г. «сверхштатный ординатор» клиники госпитальной хирургии Б.Н. Постников [10] привел результаты опыта лечения ожогов в травматологическом пункте Василеостровского района Ленинграда. За период 1933—1934 гг. там оказали помощь 1310 обожженным. По данным автора, в первый год (1933) с момента открытия в травматологический пункт ежемесячно в среднем обращались по 32 человека, в 1934 г. данный показатель увеличился в 2 раза — по 77 человек. Всего в 1933 г. медицинскую помощь оказали 385 пострадавшим, в 1934 г. — 925. Бытовая травма (54%) незначительно преобладала над производственной (46%). Бóльшую часть пациентов составляли женщины — 56,9% (n=745), мужчин было 43,1% (n=565). В причинном отношении ожоги подразделялись на ожоги кипятком — 37,4% (n=565), ожоги от соприкосновения (контакта) с горячим металлом — 11,6% (n=154), ожоги горячей пищей — 10,7% (n=141) и химические ожоги 7,6% (n=100).

Локализация ожоговых ран была следующей: кисти — 32,7%, предплечья — 20%, стопы — 12,4%, голени — 9%, лицо — 8%, другие анатомические области. В 90% случаев имели место ожоги I и I+II степеней (в статье не указана использованная классификация).

Для местного лечения ожогов использовали альтернативный открытому закрытый метод лечения ожогов. Пострадавшим (n=575) накладывали на обожженную поверхность меловую повязку, реже — сухие повязки (n=48) и мазь-вазелиновые составы (n=28).

Анализируя отношение пациентов к лечению ожогов в условиях травматологического пункта, Б.Н. Постников выделил 3 группы: «1) вполне закончивших лечение (795 человек), 2) не вполне закончивших лечение, но бывших на перевязках не менее 3—4 раз (188 человек), 3) посетивших пункт... 1 раз... и исчезнувших из-под наблюдения (327 человек)» [10].

Обобщив результаты клинических наблюдений и экспериментальных исследований, сотрудники кафедры госпитальной хирургии I ЛМИ во второй половине 1930-х гг. защитили диссертационные работы по теме «Ожоги и методы их лечения», первые в СССР после восстановления в 1934 г. практики защиты кандидатских и докторских диссертаций, отмененной советским правительством в 1918 г. Темой труда И.И. Рупенко стали ожоги желтым фосфором (1935), электроожоги изучал С.П. Иванов (1936), а Б.Н. Постников (1936) доказал эффективность предложенного им оригинального способа лечения свежих ожогов струей холодного воздуха [11].

Таким образом, коллектив кафедры и клиники госпитальной хирургии I ЛМИ в рассматриваемый исторический период проводил разработку организации оказания помощи обожженным. Изучали эффективность их лечения как в стационаре, так и в амбулаторных условиях. Произведена оценка эффективности различных методов определения площади и глубины поражения, выполнен анализ сроков наступления смерти в группе тяжелообожженных. В лечебную практику внедрены методы лабораторной диагностики ряда клинических и биохимических показателей крови. В условиях стационара приоритет был отдан открытому методу ведения ожоговых ран, а в амбулаторных условиях преимущественно накладывали повязки. Широко применяли лечебные физические факторы. Не вызывала сомнений значимость проведения гемотрансфузионной и инфузионной терапии тяжелообожженным, а также восполнения водно-электролитного баланса под контролем суточного диуреза. Были выполнены первые ранние оперативные вмешательства по иссечению участков глубоких поражений кожи при травмах электрическим током. Сотрудники кафедры защитили три кандидатские диссертации.

Специалисты кафедры общей хирургии II ЛМИ (заведующий — проф. Э.Р. Гессе) также оказывали помощь обожженным. Еще в 1925 г. ее сотрудник Е.С. Соколов констатировал: «После сообщения доктора Поволоцкого на XVI съезде российских хирургов клиника проф. Э.Р. Гессе приступила к методическому лечению ожогов открытым способом» [12]. По его мнению, метод имел как преимущества, так и недостатки. Например, отмечено, что «юные пациенты не могут удержаться от срывания струпов».

В 1937 г. В.Н. Промтова [13] привела данные о методах местного лечения ожогов в 1-й и 4-й клиниках II ЛМИ у 1388 пострадавших (из них одна треть находились в стационаре). По ее мнению, «хорошим способом лечения ожогов надо считать такой, который ведет к сухому течению ожога, появлению первичного или вторичного струпа на раневой поверхности». Поэтому на участки ожогов II степени накладывали сорбирующие повязки с мелом, гипсом, стерильным углем в порошке. При более глубоких поражениях использовали коагулирующие растворы, особенно в первые часы после травмы. Летальность в группе наблюдения составила 12%.

В 1938 г. сотрудник кафедры патологической физиологии (директор — проф. Л.Р. Перельман) II ЛМИ С.М. Колмановский опубликовал в журнале «Хирургия» статью «Некоторые данные о патогенезе ожога в эксперименте» [14]. Автор сформулировал следующую гипотезу своего исследования: «Кардинальными вопросами в учении об ожогах в настоящее время являются вопросы об интоксикации, о сгущении крови, об изменениях в обмене веществ, о роли нервной системы». Для ее доказательства он выполнил серию экспериментов на животных. Например, он изучал динамику содержания «антитрипсина крови у 8 кроликов и 1 крысы с экспериментальным ожогом». Изменения крови оценивал по «колебаниям значений количества гемоглобина и эритроцитов у 11 кроликов, а у 7 определялся... сухой остаток крови». Об интенсивности обмена веществ до и после ожога он судил по замерам температуры тела у 12 кроликов и считал, что таким способом можно установить соотношение теплопродукции и теплоотдачи. Кроме того, на 12 крысах исследовался «газообмен» и «углеводный обмен». В итоге С.М. Колмановский пришел к следующим выводам: 1. «При обширных ожогах наступает состояние шока, по-видимому идентичного травматическому шоку». 2. В течение короткого времени «наступает вызванное нервно-рефлекторным механизмом падение кровяного давления». 3. «Происходит... пропотевание плазмы крови через стенки капилляров в окружающие ткани в районе ожога, вызывающее сгущение крови». Это ведет к «мобилизации водных запасов организма с обезвоживанием тканей, а также создаются затруднения для кровообращения». Гемоконцентрация определяется «от нескольких часов до нескольких дней, сменяясь затем анемией и... постепенным возвращением к исходному состоянию». 4. Сразу же «после ожога наступает подавление окислительных процессов в организме с уменьшением дыхательного коэффициента, что указывает на количественные и качественные нарушения в обмене веществ». 5. «Наличие специфической интоксикации продуктами распада белка, всасывающимися на месте ожога, не может считаться доказанным». Отмеченное «увеличение антитриптического индекса» не является «доказательством наличия этой интоксикации». При «лечении ожогов нет оснований считаться с этой проблематичной интоксикацией».

Полученные результаты расширили теоретические знания специалистов по патогенезу изменений, возникающих в организме после получения ожоговой травмы.

Представленные данные свидетельствуют о том, что сотрудники хирургических кафедр II ЛМИ в 1920—1930-х гг. имели опыт лечения как в стационарах, так и в амбулаторных условиях довольно большой группы обожженных. Они выявили ряд недостатков открытого метода ведения ожоговых ран, особенно у детей. Поэтому предпочтение отдавали наложению повязок с веществами, обладающими сорбирующими свойствами. Приоритетной задачей местного лечения считалось создание условий для «сухого ведения ожога».

Клиническую работу дополняли экспериментальные исследования по изучению патогенеза ожогового шока.

В прениях на 3-м Всесоюзном совещании хирургов (1937) А.Д. Федорова из клиники неотложной хирургии Ленинградского государственного института для усовершенствования врачей [8, с. 87] рассказала об опыте местного лечения ожогов открытым способом у 133 больных. В качестве препаратов и методов для обработки раневой поверхности использовали 10% марганцовокислый калий, присыпки талька, окуривание парами йода, а также рентгенотерапию. В случае развития острого воспаления ожог «смачивали» кисломолочной культурой болгарской палочки». А при ухудшении общего состояния пострадавшего выполняли переливание крови, но «после предварительного кровопускания».

Так же как и во многих ранее упомянутых клиниках, в ЛенГИДУВе методом выбора местного лечения ожоговых ран являлся открытый способ их ведения. Однако методику доработали посредством внедрения окуривания парами йода и рентгенотерапии. Специалисты придавали важное значение борьбе с местной инфекцией и переливанию крови.

В рассматриваемый исторический период дети с ожогами поступали на лечение в Ленинградский педиатрический институт. Выступая в 1938 г. в прениях на XXIV Всесоюзном съезде хирургов, проф. В.А. Шаак сообщил, что в «хирургическую клинику детского возраста» были госпитализированы 477 детей с ожогами [15]. Среди методов местного лечения врачи отдавали предпочтение открытому методу ведения ожоговых ран. Однако зачастую встречали непонимание со стороны родителей, которые считали, что ребенок «остается открытым и с ним ничего не делают» [15].

В качестве препаратов для обработки ран врачи использовали метиленовую синь и марганцовокислый калий. В.А. Шаак считал перспективным для внедрения в повседневную клиническую практику использование в качестве дубящих препаратов танина и азотнокислого серебра по A.G. Bettman [16]. В то же время он обращал внимание на то, что из-за значительной болезненности процедуру приходится выполнять под наркозом. К 1938 г. клиника обладала опытом проведения 70 переливаний крови, а в 20 наблюдениях переливание крови осуществляли по несколько раз. Врачи отмечали благоприятные результаты от гемотрансфузий как в шоковом периоде, так и в поздних стадиях с «гноящимися, гранулирующими ранами; в тех случаях, когда имеется общее истощение детей» [15].

Представленные данные свидетельствуют о том, что в 1930-х гг. открытый способ ведения ожоговых ран с применением коагулирующих препаратов имел широкое распространение при лечении обожженных в хирургических клиниках ленинградских институтов, в том числе и ЛПИ. Существенным его недостатком, особенно у детей, являлась значительная болезненность манипуляции. Поэтому специалисты клиники рекомендовали выполнять ее под общей анестезией. По их мнению, проведение гемотрансфузионной терапии показано как в период шока, так и в более поздние сроки лечения.

Обсуждение

Результаты нашего исследования показывают, что в 1920—1930-х гг. большинство хирургических кафедр медицинских институтов Ленинграда являлись клиническими базами, куда поступали на лечение пострадавшие с ожогами различной этиологии. Так, опыт их лечения начали обобщать с 1925 г. на кафедре факультетской хирургии, а с 1927 г. на кафедре госпитальной хирургии I ЛМИ. В 1925 г. аналогичную работу стали проводить в 1-й и 4-й клиниках II ЛМИ. Установить год, когда начался сбор и анализ материала по лечению пострадавших с ожогами в клиниках ЛПИ, ЛенГИДУВа, авторам представленной работы пока не удалось.

Обращает на себя внимание существенный разброс численности групп больных, поступивших на лечение в различные клиники: 133 человека и более 1388 человек. Структура распределения пострадавших по степени тяжести поражения показывает, что в большинстве случаев это были пострадавшие с поверхностными ожогами I и I+II степеней и площадью поражения до 20% поверхности тела.

В 1920—1930-х гг. единых взглядов на вопросы местного и общего лечения ожоговой травмы среди специалистов не было. Использовали как открытый, так и закрытый методы ведения ожоговых ран. В некоторых клиниках активность репаративных процессов стимулировали использованием лечебных физических факторов, в других — проведением гемотрансфузий. Но в 1930-х гг. уже не вызывала сомнений значимость обезболивания пострадавших, выполнения тщательного туалета раневой поверхности, переливания крови, а также изучения показателей лабораторных исследований в динамике.

Мы нашли лишь единичные упоминания о первых выполненных оперативных вмешательствах по иссечению участков глубокого ожога. Теория и практика хирургического лечения у обожженных только зарождались. Техника выполнения операций требовала особой подготовки хирурга и использования специального инструментария для срезания расщепленных кожных лоскутов, прежде всего дерматомов. А их в нашей стране разработали и стали выпускать лишь во второй половине 1940-х гг.

Кроме того, становилось понятным, что успех лечения во многом зависит не только от мастерства и профессиональной подготовки хирургов, но и от совместной работы врачей различных специальностей.

В 1930-х гг. знания специалистов об ожоговой травме дополнялись и результатами экспериментальных работ. Их анализ способствовал углубленному пониманию патоморфологических процессов, возникающих в организме в ответ на ожог, совершенствованию имеющихся и разработке новых методик местного и общего лечения обожженных, более качественной подготовке всех групп обучающихся в стенах медицинских институтов. Например, в 1933 г. в Москве и Ленинграде была опубликована работа С.А. Иохельсона «Ожоги и их лечение». Она содержала материал для групп усовершенствования врачей цикла «Травматология» [17].

Используя созданный в мирное время научно-практический базис, советские медики смогли вылечить и вернуть в строй многих бойцов и командиров, получивших ожоги во время Великой Отечественной войны.

Выводы

1. Хирургические клиники медицинских институтов Петрограда/Ленинграда в 1920—1930-х гг. являлись клиническими базами, в которых лечили обожженных.

2. Разнообразие методов и тактических подходов к использованию препаратов для местного и общего лечения ожогов свидетельствует о постоянном поиске перспективных путей повышения эффективности лечебного процесса.

3. Результаты проводимых экспериментальных исследований способствовали углублению теоретических знаний о структурных изменениях и механизмах местных и общих проявлений ожоговой травмы.

4. Новые знания использовались в учебном процессе, проводимом со всеми группами обучающихся.

Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.